Убить королеву

— Показал, конечно. Именно поэтому я стою перед вами, а не лежу лицом в траву с мечом в спине.

— А ты не стой! Ради всего святого, ты же в первой сцене занят. Одевайся, быстро! — Шекспир толкает Тоби к залу парламента.

Тоби чуть не падает. Он бежит туда, лишь раз обернувшись, чтобы посмотреть мне в глаза, а потом исчезает в водовороте людей и костюмов. Шекспир снова сует перо в рот, бормочет что-то неразборчивое — еще более неразборчивое — и убегает обратно, в коридор, где снова начинает кричать.

Я остаюсь на месте. Костюм жесткий и неудобный, я уже заливаюсь потом, хотя в зале прохладно: морозный воздух врывается в открытую дверь. В первой своей сцене я — Виола, поэтому одета по-женски. Волосы свалялись под шапочкой и лохматым длинным париком, голова чешется. Лицо намазано пастой из квасцов и яичного белка, чтобы кожа казалась бледной, губы накрашены киноварью, глаза и брови — сурьмой. На мне сорочка, чулки, корсет (в груди он набит ватой. Знали бы они!), фижмы, валик, нижняя юбка, верхнее платье, воротник и рукава. Ноги вбиты в туфли, которые мне малы.

Из всей этой одежды я по-настоящему чувствую только ножны — те, что смастерили мне Райты. На этот раз на лезвии нет защиты. Ножны закреплены на тонкой полоске кожи у талии. Они плоские, небольшие и надежно спрятаны, но мне кажутся маяком, сообщающим всем о том, что я собираюсь сделать.

Я чувствую порыв ветра — не из окна, — поворачиваю голову и вижу Тоби в костюме герцога Орсино. Наряд глуповатый и щеголеватый, как и было задумано. Но вот выражение лица с нарядом сочетается плохо: в глазах я вижу то, чего раньше не видела, — тревогу.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Не могу.

И это правда. Я не могу позволить себе на него отвлекаться. Но Тоби все равно хватает меня за локоть, как сделал вчера вечером, когда думал, что на улице опасно, и тащит за собой.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я и пытаюсь вырваться, но он держит слишком крепко, а лицо у него злое. Мне страшно. — Больно! Отпусти! Ты не имеешь права…

— Замолчи!

Актеры расступаются в стороны, пропуская его. Так сделал бы любой разумный человек, глядя на его лицо — лицо убийцы. В конце коридора есть чулан. Райты говорят, что там хранят мебель и портреты. Туда-то Тоби меня и тащит, отпустив лишь на мгновение, только чтобы схватить горящую свечу из подсвечника на стене. Распахнув дверь, он заталкивает меня в чулан. Мне страшно, и я не знаю, что сказать или сделать, но Тоби заговаривает первым.

— Я знаю, — только и говорит он. Свеча у него в руке дрожит, пламя отбрасывает неверные тени на потолок и стены, освещает торжественные портреты в позолоченных рамах, развешанные повсюду. Люди с портретов будто смотрят на нас. — Я знаю, что ты собираешься убить королеву.

Я отшатываюсь, как будто он меня ударил. Он продолжает говорить.

— Я знаю, что тебя зовут Катерина Арундел. Что ты дочь Ричарда Арундела. Что твой отец был убит в собственном доме, а его священник попал в плен. Его пытали и казнили несколько недель назад- Я знаю, что твой отец принимал участие в заговоре против королевы, и что ты заняла его место. — Тоби останавливается перевести дыхание. — Ты не станешь этого отрицать?

Я ничего не говорю и не двигаюсь. Я оглядываюсь и вижу вокруг портреты, а еще столы и стулья, составленные у дверей. Как будто только они мешают мне убежать от него и его обвинений.

— Кит… — Тоби втыкает свечу в дыру между двумя столами. Делает несколько шагов, берет меня за плечи и трясет, как будто я мешок муки, из которого он хочет добыть сведения. — Что произойдет сегодня? Кто еще участвует? Они здесь? Расскажи мне все, что знаешь.

— Я не… не… — Я зажимаю рот рукой. Я онемела, как в ту ночь, когда убили отца, когда все изменилось, и я не знала, как все исправить или хотя бы с чего начать. — Кто ты? — выдавливаю я наконец.

Тоби отпускает меня.

— Я шпион. Я работаю на королеву. Я перехватил письмо, где упоминалось, что заговорщики хотят убить ее и посадить на престол эрцгерцогиню Изабеллу. Меня наняли, чтобы я нашел этих заговорщиков и остановил их. — Тоби говорит ровно, зрачки у него большие, черные и невыразительные, как у рыбы. — Я написал эту пьесу как приманку, надеясь, что заговорщики окажутся достаточно глупы, чтобы ее заглотить. Ты была среди подозреваемых. Поэтому я за тобой наблюдал. Когда мы встретились в «Розе», а потом на ярмарке и в Винтри, это не было совпадением. Я за тобой следил, потому что подозревал тебя со дня прослушивания в «Глобусе».

Я отшатываюсь и задеваю головой тяжелую деревянную дверь. Я почти не замечаю боли. Она ничего не значит по сравнению с остальным.

— Но я не знал, что ты убийца, до вчерашнего вечера, — безжалостно продолжает Тоби. — Я вычеркнул тебя из списка, когда понял, что ты девица. Думал, что больше тебе скрывать нечего. А потом получил письмо от шерифа из Корнуолла. Его зовут Джон Гренвиль. Наверное, ты его знаешь.

У меня холодеют губы.

— Расскажи мне все, — говорит он. — Иначе я не смогу тебе помочь.

— Почему ты хочешь мне помочь?

Он щурится. Я бы отскочила прочь, да некуда.

— Не будь дурой.