Отчаявшись переломить ход судьбы, жена побросала в чемодан остатки былого достояния и уехала в Россию, к тетке, под Саратов. Девятилетнего сына она увезла с собой. Женщина вела себя безупречно, давняя проржавевшая любовь барахталась в ее сердце: до последнего дня она уговаривала и убеждала дядю Жору ехать вместе с ней под Саратов и начинать там, под покровительством тетки, новую жизнь. Но, отведав хмельной свободы, дядя Жора и не думал возвращаться из милых азиатских краев на историческую родину; здесь ему было привычно. После отъезда жены с сыном как-то сама собой отпала нужда в доме с огородом на тихой улице. Дом был продан и пропит, дядя Жора перебрался на житье к товарищам, в заброшенную кибитку. Надо сказать, что изрядную часть денег, вырученных от продажи недвижимости, дядя Жора намеревался переправить жене. Он и на почту ходил, и узнавал, можно ли оформить денежный перевод, но потом выяснилось, что при переезде в кибитку адрес саратовской тетки потерялся безвозвратно. Оставалось лишь ждать вестей от уехавшей жены, а деньги жгли карман нестерпимо, да и вести с Саратовщины, как назло, никакие не приходили: жене было не до писем, или любовь обессилела, перестала барахтаться и камнем пошла ко дну.
На исходе первого года вольной жизни дядя Жора загремел в тюрьму. Повод был дурацкий: случилось хулиганство, случилась драка с применением разнообразных подручных средств. Обливающегося кровью дядю Жору доставили в участок, оттуда в суд и там, ни на шаг не отступая от демократической процедуры, впаяли ему полтора года отсидки. За колючкой он вспомнил, наконец-то, профессию: в хоровом кружке блатари и разбойники под его руководством распевали дроздами и соловьями. И через полсрока, за хорошее поведение и культурный вклад, дядя Жора был выпущен на свободу.
Идти ему было некуда, жить негде: товарищи, не внесшие культурный вклад, досиживали срок, а кибитку предприимчивые бедовые люди приспособили под торговую палатку, открытую круглые сутки. Таким образом дядя Жора превратился в гражданина без определенного места жительства, иначе говоря, в бомжа. После тюремного музыкального кружка новый статус пришелся ему не по душе. Пробомжевав зиму и весну, отощавший и одичавший, он по Чуйской долине, по Великому шелковому пути двинулся пешком на Иссык-Куль - там, в курортных приозерных местах, светила надежда прокормиться и отогреться душой.
Поздней осенью, перед снегом, когда обитатели иссыккульских берегов готовятся к зимней спячке в окружении припасенных впрок банок с домашними соленьями и вареньями, дядя Жора определился за койку в общежитии и одноразовое утреннее питание в местное охотничье хозяйство - мыть полы, сторожить, топить печку. Хозяйство дышало на ладан: правительственные чиновники благородной охоте с беркутами предпочитали теперь ловлю рыбки в мутной воде, а рядовое население, ни у кого не спросясь, ловило себе заповедное зверье, будь оно занесено хоть в Красную книгу, хоть в Золотую на шкуру или в котел. Книжка платных лицензий на отстрел диких животных лежала в сейфе без движения, резиновая круглая печать засохла и не годилась никуда. К лету охотничье хозяйство приватизировал владелец трех десятков прибрежных ларьков и прогулочного катера "Звезда Иссык-Куля" г-н Конурбаев. В контору наняли поломойкой красивую девушку, а дядю Жору повысили и перевели в егеря. Теперь его судьба, как и судьба самого предприятия, зависела от иностранных туристов: приедут или не приедут поглядеть на жемчужину Центральной Азии, а если приедут, пожелают ли подстрелить осторожного улара, сердитого снежного барса или дурака Марко Поло.
Туристы иногда приезжали, и дядя Жора, с его легким характером, не отягощал себя заботами о завтрашнем дне и жил на чистом воздухе, на лоне дикой природы, в свое удовольствие.
- Жена-то нашлась? - спросил я, когда дядя Жора закончил рассказывать и сидел мешком, с полуулыбкой на просветлевшем лице. - Письмо прислала?
- А куда она пришлет-то? - сказал дядя Жора и беспечально махнул рукой. - На деревню дедушке?
Дик сосредоточенно молчал, даже ружье свое оставил в покое. История дяди Жоры разбередила что-то в его душе, и вопросы клубились в ней, как птичья стая.
- Ну хорошо... - сказал Дик. - Вот вы все-таки культурный человек, музыкант. И вдруг ваша жизнь меняется в худшую сторону: вы теряете работу, ничего не зарабатываете, становитесь бродягой. Вас сажают в тюрьму. Кто-то во всем этом виноват. Кто?
- Да никто, - сказал дядя Жора. - Мне хорошо, я никого не виню.
- Не может этого быть! - с напором продолжал Дик. - Ну подумайте! Вы каждый день ходили в свою музыкальную школу, у вас была семья, дом. Вы всё потеряли, хотя не сделали ни одной ошибки. Может, Горбачев во всем виноват? Вы сердитесь на него, злитесь? Но он великий человек, он разрушил империю зла. А вы ни за что, ни про что оказались под развалинами. Как же так?
- Да как... - нахохлился дядя Жора. - Вода-то течет, а мы на берегу сидим. Кому повезет, форель вытащит, а другой ничего не поймает, останется голодным. Но воде-то это все равно!