Убить миротворца

— Ну, допустим, силой вы решить ничего не можете. Но почему тогда не сбежать? Лабиринт — рядом. Вот он, можно сказать, под боком. И были у вас, ты говорил, попытки во Внеземелье освоиться, значит, знания кое-какие имеются. Да и протоколонизация…

— Я этого факта не признал.

— Ну да. И после семерки восьмерка не идет, и для диалога собеседник не нужен, и девок журавли брюхатят. Ладно. Не о том сейчас речь. Неужто никто удрать не пытался?

Дмитрий опустил глаза. По лицу было видно, о чем он думает. Есть факты, само существование которых не надо бы признавать. Да к чему это приведет? Очередной подкоп под основы общества? Но зачем? Иной раз можно натурально свихнуться, стоит лишь даровать некоторым вещам жилую кубатуру на территории собственного мозга… Гораздо естественнее и проще допустить в качестве факта их небытие; более того, их принципиальную невозможность; найдутся доказательства и на уровне простого здравого смысла, и на уровне научного анализа… если чему-то не следует быть, его и нет, ведь правда? И дело здесь не в чьем-то желании, ни в чьем-то злом умысле. Мы все — цивилизованные люди…

— Что? Есть что-то? А?

— Не сказал бы. Имеется совершенно призрачный намек… и мои субъективные предположения. Не более того, Витя. Скорее нет, чем да… К этому не стоит относиться серьезно.

— Да не тяни ты резину. Давай.

И он привычно сдался двойнику. Память, обижаясь и сопротивляясь, вернула то, чему быть не следует…

Глава 7 Призрак побега

30 июня 2124 года.

Московский риджн, Центральный и Чеховский дистрикты.

Дмитрий Сомов, 31 год.

В тот день злобно палило солнце, офис благоухал разогретой синтетикой, форменные (синтетические, шелк натуральный током не бьет) шелковые блузки на женщинах во всю били током, стояла смертельная духота. Место над переносицей ныло, боль отдавалась в висках: магнитная буря, что тут сделаешь! Вся техника чуть подглючивает, в том числе и такая тонкая, как персональный чип… Кто-то сидел с отрешенным взглядом, кто-то сжимал голову, будто желая выдавить из нее чужеродное металлическое тело, кто-то сострадательно улыбался. Всем им, департаментским менеджерам, ставили чипы в разное время и разных, соответственно, моделей. Так что теперь кому-то приходилось хуже, кому-то лучше, а некоторые совсем скисли.

В туалете Сомов обнаружил неровно процарапанную на уровне глаз надпись: «74 канал»…

Придя домой он, разумеется, включил инфоскон, на всякий случай, для конспирации, прошелся по спортивным каналам, потом забрел на медицинский, потом новости. Сеть штормило. Помехи полосовали изображение, звук доходил огрызочно, голоса звучали как из плохо отрегулированного синтезатора. Магнитная буря портила все. Один из каналов был перекрыт ею наглухо.

Дмитрий добрался до 74-го. Это произошло через полчаса после того, как он подключился к инфоскону, не раньше. Необъяснимый, иррациональный страх заставлял маскироваться: «А вдруг они обратят внимание… Я скажу, мол, забрел совершенно случайно, в режиме свободного поиска».

74-й — какой-то Разумом забытый независимый канал — оказался перекошен до полной невнятицы. Иногда до слуха Сомова долетало одно-единственное неискаженное слово. Иногда на секунду-другую прояснялась картинка. Но все это — в виде исключения. Плотная серая вуаль превращала работу на канале в мучительную угадайку.

Оп! Неожиданное сквозь кромешную серость проглянуло «ясное солнышко». Он смог разобрать два отрывка какой-то странной передачи. С перерывом в полминуты.

Сначала: «…понесли серьезные потери. Около двух тысяч человек и до пятидесяти единиц бронетехники…»

И потом: «…корабле…взлетело не менее семи сотен добровольцев… их лидер Андрей Маслов… заявление… лучше погибнуть, чем не совершить… этой попытки…»

Все. Дальше канал перешел в состояние глубокой комы.

И тогда Сомов, не сдержавшись крикнул: «Наши!».

А потом закусил губу. Нельзя себе этого позволять. А вдруг у них есть звуковые датчики? Даже мыслей таких нельзя себе позволять: потом обязательно ляпнешь какую-нибудь опасную чушь в ненужном месте. Он стиснул зубами тыльную сторону ладони. Так, чтобы пошла кровь. Но изнутри все рвалась на волю неистовая радость: «Наши! Удрали! Молодцы! Какие молодцы, а? Наши!».