За следующие два дня я узнала много новых слов – цензурных и не очень. Езенграс с утра до вечера муштровал преподов во дворе Академии, а на Академической площади, позади крепости, муштровал аспирантов Вархар. И все бы ничего, но во дворах корпусов продолжали муштровать студентов незабываемые Колокол, Генерал и Священник. Преподам приходилось либо наглухо закрывать окна, либо срывать связки, перекрикивая их. Закрытые окна были чреваты метким попаданием в них того, что летало во дворах корпусов. Почти две трети стекол пали их невинными жертвами. И все бы ничего, но пали они на студентов и преподов. От стеклянной крошки все навострились уворачиваться сразу после того, как она настигла студента у доски. Вот он решает себе задачки, и вот уже пришпилен стеклянными «лезвиями», как фокусник в номере метателя кинжалов. Инфополе проиграло мне все как фильм. Конечно же, пару вел Мастгар – без него не обходилось ни одно самое веселое происшествие. Вместо того, чтобы снять распятого на доске студента, он еще два часа водил всех полюбоваться чудозрелищем. Как на экскурсию. И всякий раз, когда студент начинал дрыгаться и возмущаться, дотрагивался до стекла, вонзившегося между штанин парня, и ласково так обещал: – Еще звук или писк, и карьера Фаринелли Кастрата тебе обеспечена. Посетив «комнату оборзения» – так называли студенты все аудитории, где вел занятия Мастгар – я уже ничему не удивлялась. Ни тому, что по коридору то и дело бродили студенты и преподы с рамами на шее. Ни тому, что ни разу оконному стеклу не удалось никого порезать. Бронебойные затылки и носорожья кожа выручали население Академии лучше рыцарских доспехов. Первокурсники заметно погрустнели. Ректор сообщил, что «на войну» берут только со второго курса, а у «младшеньких» занятия продолжатся в «штатном режиме». И, конечно же, «штатный режим» Академии сильно отличался от «штатного режима» в любом нормальном Вузе. Я не удивилась, когда на второе утро, после обрушения Темной Башни по громкой связи, вместо гонга прогромыхал голос Езенграса. Сигнализация наши уши еще щадила, ректор же, как и любой воинственный скандр, слова «пощада» не знал. В полукантуженном состоянии я всетаки уяснила, что лекции и лабораторки переносятся в аудитории главного корпуса. Наконецто я увидела – что же это такое. Проводить меня туда вызвалось сразу несколько преподов нашей кафедры.