Убить своего дракона

Но в этот день большой воды, в наблюдении за уютно пристроившейся и посапывающей в «гнезде» Лялей, ее сердце стало наполняться тоской при мыслях о том, что если она, Ольга, умрет, то Ляля останется совсем одна. Она относилась к ней совершенно как к ребенку и хоть не знала этих чувств, понимала, что природа ее любви к кошке совершенно материнская. Она разговаривала с ней, будто с человеком — с немым аутистом. И как всякая любящая мать, не могла оставить своего ребенка на произвол судьбы. Эти мысли стали мучить и съедать ее, и когда Ольга преисполнилась тягучей тоской по самую ватерлинию, она позвала Марка:

— Я хочу написать завещание.

Марк не стал ее разубеждать. Он знал людей, которые и в тридцать лет пишут завещание, и понимал ее состояние. Сказал, что готов в любой момент ей помочь.

— Давай прямо сейчас, — предложила она.

— Хорошо.

— Я тебе скажу, а ты потом все оформи нотариально. Тебе же не составит труда сделать это. И не думай, пожалуйста, что я тебе не доверяю, просто хочу быть уверенной на сто процентов, что будет, как я хочу.

Марк немного напрягся:

— Оля, не пугай меня. Надеюсь, во-первых, что ты по-серьезному умирать не собираешься, а во-вторых, ты же не думаешь оставлять свое имущество Владлене? — С одной стороны, он шутил, с другой — понимал, что домработница стала занимать в жизни Ольги очень важное место, да, та помогала ей, но что-то внутри него противилось этой колхозной женщине-гренадеру с заплывшими глазками и наглыми манерами.

За стеной что-то грохнуло. Марк вздрогнул, выглянул за дверь и закрыл ее поплотнее.

— Слышала, как бабахнуло? Может, это гром?

— Нет, я все завещаю тебе, но с одним условием…

— Оля! Мне-то зачем? Завещай лучше детскому дому или больнице какой-нибудь, ну, не знаю… фонду сердечных больных.

— Послушай, я знаю, тебе ничего не нужно. Можешь именно так и распорядиться всем на свое усмотрение. Только Владлену не обидь. И — самое главное условие. Ты должен заботиться о Ляле, чтобы она чувствовала себя счастливой и довольной. Это же Гриша мне ее оттуда прислал.

— Оленька, да я и так готов о ней заботиться, а на тебя, по-моему, действуют басни, почерпнутые из телевизора этой безумной «родственницей».

— Если я напишу завещание, мне будет спокойнее. Чувствую, пора это сделать. И не обижай Владлену, если бы не она…

— Если бы не она, мы бы нашли тебе кого-нибудь другого, поприличнее. Оль, может, в больницу, я прошу тебя.

— Нет, Марк, я не хочу. Вот сколько без больницы протяну, столько и хорошо. И пожалуйста, не уговаривай меня.

Он взял ее руку… С возрастом она лишилась былой белизны и гладкости. Вылезли вены, кожа покрылась сеточкой морщин, но маникюр по-прежнему был идеален. Кажется, совсем недавно эта молодая рука кидала ему воланчик бадминтоновой ракеткой, взъерошивала волосы, разрезала только что вынутый из духовки пирог, иногда повязывала галстук… И вот теперь разговоры о смерти.

— Родная моя, ну зачем ты так говоришь? — Он тихонько поцеловал выступающие, словно маленькие горные хребты, костяшки.

— Мы же реально всегда смотрели на жизнь, правда, Марк? Только я так и не пойму, почему ты никогда не говорил мне о своих чувствах. Хотя я счастлива, что всю жизнь прожила с Гришей. А ты, между прочим, так и не женился.

— Да, и любил только тебя. — Марк засмеялся. — Работа, Оленька, работа моя жена, и ребенок, и все остальное.

Она вздохнула:

— Врешь.

— Поспи, моя хорошая. Тебе надо отдохнуть.

— Скоро отдохну. — Она выдернула руку и отвернулась к окну. — А ты всю жизнь врал и врешь даже тогда, когда мне плохо.

Марк поднялся, поцеловал ее в лоб.

— Пора мне, поздно уже. Завтра позвоню.

— И с нотариусом созвонись. У тебя вроде был друг какой-то, Андрей.

— Позвоню ему сегодня и на днях его привезу, не беспокойся, спи.

Она слышала, как во дворе завелась его машина, как Владлена закрыла ворота, потом зашла, молча поставила на стол блюдечко с лекарствами и стакан воды и удалилась.

— Влада! — Ольга крайне удивилась. — Что-нибудь случилось?

— Давление. Пойду я. Ничего больше не нужно? — спросила Владлена, оставаясь в той же позе, спиной к Ольге, повернув лишь наполовину свое одутловатое лицо.

— Нет, спасибо. Конечно, конечно, идите. — Ольга уже называла ее по имени, и даже сокращенно, но на ты так и не перешла.