Убить в себе жалость

Валентина вручила бригадиру аванс — тысячу рублей и уточнила детали.

— Дети будут крутить скакалку и отсчитывать. Как только ваш парень споткнется, они начнут отсчет сначала. Сорок раз, — напомнила она.

— А его не покажут по телевизору?

— Вряд ли он поместится на экране.

— Все же я не пойму, зачем вам это нужно? Чувствую себя дураком, ей-богу. Может быть, двадцати скачков хватит? — Он указал рукой на дорогу. — Машины ездят, люди ходят. Представьте, каково будет парню?

— Ему будет неловко, если он будет сосредоточен. А прохожие — поверьте — не будут смеяться, если Виталий покажет, что он просто развлекается. Полные люди вообще вызывают симпатию, в основном они весельчаки, правда?

Валентина говорила убедительно, хотя отчетливо представляла себе, что это будет очень трудно: из-за откровенно идиотского предложения, реакции, которая последует вслед за этим, не исключала она и агрессии со стороны рабочих.

Трудно, очень трудно, но она не могла отказаться от такого подарка: словно специально для нее, играли на виду офиса дети, а на лесах трудился парень с подходящей комплекцией. Эта идея и не пришла бы ей в голову, пропусти она хоть одну деталь.

Самым трудным было собственно предложение: попрыгай на виду у прохожих со скакалкой! В какой-то степени это звучало оскорблением, что подтвердилось, когда парень послал ее куда подальше. А мог бы пригрозить, ударить; ведь она не знала его, видела только издали. Правда, довольно точно представляла себе настроение в бригаде. Обычно это сплоченный коллектив, где подначивание было обычным делом и на шутки приятелей отвечали только шутками. И это один из отправных моментов, а дальше слово за слово, одно предложение сменится другим. Для рабочих она так и останется ненормальной, и они еще долгое время будут чувствовать себя неловко, глядя на эту выходку со стороны, не своими глазами. Действительно, трудно представить себя в такой глупой ситуации.

Основная часть разговора завершена, и "заказчику" и "подрядчику" все еще совестно.

Бригадир объявил перерыв, собрав рабочих на совещание. Виталий порывался уйти, но его удерживали несколько пар рук. Валентина догадывалась, о чем сейчас говорят рабочие, отчаянно жестикулируя. Через десять минут настроение переменилось, парня уже осуждали, а он сидел с низко склоненной головой.

— Прыгнуть не можешь?..

— Да какая тебе разница откуда она сбежала!

— За такие деньги я бы с моста!..

Один рабочий, словно в немом кино, вскочил с места и несколько раз подпрыгнул, поднимая пыль, затем вопросительно уставился на Виталия: понял?

Все были серьезны, отчего ситуация выглядела более комичной. Кто-то принес обрывок веревки, две женщины стали ее раскручивать.

Валентине было искренне жаль парня, но она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться во все горло. Она поняла намерения женщин, Виталия и бригадира, которые скрылись в вестибюле школы, прихватив с собой веревку: под давлением товарищей парень уступил и воспользовался весьма дельным советом: потренироваться, чтобы с первой попытки прыгнуть определенное Валентиной количество раз.

Что же происходит с людьми, подумала Валентина, кто бы откликнулся на ее предложение пять-шесть лет назад?.. А сейчас целая бригада готова продать себя.

Затея Ширяевой против воли вылилась в циничный эксперимент, и больше всех поразили женщины — их возраст составлял сорок — сорок пять лет, у каждой наверняка есть семья, дети, может быть, даже внуки. Ладно, пусть они не согласились бы на ее предложение, но вот почему так старательно уговаривают этого паренька заключить почти непристойную сделку? Вряд ли он им не симпатичен, однако дело не в этом, а в том, что они стали бы уговаривать любого из бригады, причем заботясь не о его сомнительной выгоде, а о собственной: две тысячи призовых уже были поделены между ними. Интересно, а если Виталий потребует себе большую часть денег, как они отнесутся к этому? Наверняка припомнят ему его же слабость, нерешительность, именно они уговорили его…

В бригаде было одиннадцать человек, Ширяева невольно подсчитала, сколько придется на каждого.

Сто восемьдесят один рубль.

За эту ничтожную сумму они забыли о своей работе. "Хлеба и зрелищ"… Эта фраза была общей, но относительно ситуации приобрела определенный смысл, глубокий, даже бездонный, на дне которого сгинула нравственность.

Сто восемьдесят один…

Валентина не могла успокоиться, появилось необоримое желание убраться прочь, наплевав на аванс, который она выдала бригадиру. Но далеко не убежишь, вокруг масса таких людей. И Курлычкин, эта мразь, наблюдает с высоты, как разлагаются эти люди.

Нет, никуда бежать не надо, пусть каждый посмотрит на себя со стороны, это не трудно, достаточно поглядеть на товарища, чтобы увидеть собственное отображение.