Убить ворона

Болотов, правда, не знал о размышлении начальства по его поводу и по поводу дела Чирка. Бандит был полностью изобличен, пойман, что называется, за руку, что-либо скрывать было бессмысленно. Да и вся его преступная жизнь была у правоохранительных органов как на ладони, поэтому особенно изворотливого, сильного, умного и хитрого следователя к нему приставлять не было нужды. Тут мог справиться и приготовишка. Так был выбран не очень талантливый, мягко говоря, Павел Болотов. Впрочем, был, конечно, у начальства некий тайный интерес к делу рецидивиста, но об этом пока молчали. Сами, очевидно, не до конца разобрались.

Болотов зашел в буфет и выпил кофе. Не то чтобы ему хотелось кофе, но он нарочно отсрочивал встречу, задерживался, воспитывая в себе характер – ему хотелось быть уже скорее там, в кабинете, увидеть холодные, волчьи глаза убийцы и потушить их звериный блеск суровым взглядом человека доброго, честного и с принципами.

Чирков в гражданской одежде, но в предусмотрительно надетых наручниках дожидался следователя в его кабинете. Несмотря на настойчивые просьбы заключенного допустить к допросу без наручников, несмотря на его повелительный магнетизм в голосе, конвойные остались неумолимы. Сейчас, когда этот душегуб и кровопроливец был привезен из Бутырской тюрьмы – того единственного места, которое казалось для него подходящим, – сюда, в прокуратуру, уже странно было предполагать, что еще не так давно он катался на лыжах, приветливо общался с соседями по даче, ездил и ходил по улицам Москвы – неприметно, как один из горожан.

– Ты глянь, сидит как овечка, – полушепотом обращался один конвойный к другому, – не скажешь, сколько зарезал-перерезал…

– А ты, что ли, знаешь сколько?

– Не знаю. Знаю, что на десятки, поди, счет идет.

Чирков, не слыша этого перешептывания за своей спиной, но догадываясь о содержании неинтересного ему разговора, скользил взглядом по столу следователя. Стол был в совершенном порядке, видимо уже изо дня в день поддерживаемом на протяжении многих лет. Несколько маловажных бумаг были сложены в аккуратную стопку и прижаты сверху сувенирной медалью с профилем Ленина – не оттого, как видно, что Болотов был поклонником вождя, а от привычки видеть этот профиль долгие годы. Здесь же стояла пепельница в форме руки скелета, на которой лежал непропорционально маленький череп. Под стеклом, покрывающим стол, были расположены календарь, какие-то графики, пара фотографий семейного содержания – следователь Болотов с женой, он же с дочкой, жена и дочь в отсутствие его, – видимо, некому было снимать, фотографировались по очереди. От нечего делать Чирков стал смотреть на лица жены и дочери следователя – перевернутые, они выглядели очень ненатурально со своими заготовленными для камеры улыбками.

Дверь растворилась, вошел Болотов.

– Встать, – тихо скомандовал один из конвойных, но сказал как-то ненастойчиво, робея, так что Чирков остался сидеть.

Болотов кивком поздоровался с подследственным и, изобразив на лице крайнюю озабоченность, принялся разбирать бумаги на столе. Он хмурил брови и покачивал головой. Достаточно показав преступнику себя в начальственном качестве, Болотов сел, взял в руки карандаш со следами покусов и пристально взглянул в глаза Чиркову.

Он встретился с холодным, нелюбопытствующим взглядом бандита. Глаза Чиркова не выражали ни страдания, ни ужаса, ни ненависти, в них не было также и тайной уверенности в себе, скрытой силы, и в то же время их нельзя было назвать невыразительными – у них была очень сильная внутренняя окраска, непонятная Болотову, а потому заставившая его внутренне сосредоточиться. Болотов подбавил металлу во взгляд и перевел его на переносицу Чиркова, чтобы добиться полной непроницаемости. Ему показалось, что Чирков улыбнулся, но это было ошибкой.

– Гражданин Чирков, – начал Болотов, – вы обвиняетесь в убийстве гражданина Крайнего Григория Анатольевича. По вашему делу собраны неоспоримые доказательства. Факт вашего присутствия в доме Крайнего в момент совершения преступления является установленным.

Болотов остановился, с тем чтобы насладиться впечатлением от своих слов. Речь его была звучна, спокойна и изобличала совершенную его уверенность в своей правоте и неоспоримости.

Чирков слегка склонил голову и взглянул на следователя исподлобья, ожидая продолжения.

– Мне поручено произвести следствие по вашему делу. Я – следователь прокуратуры Болотов Павел Николаевич. Официальное обвинение вам будет предъявлено через пару дней.

Болотов сызнова металлически взглянул в переносицу Чиркова.

– Можно снять наручники?

Голос у Чиркова был тусклый, невыразительный, но в то же время в нем чувствовалась внутренняя глубина и сила – так, во всяком случае, ощутил Болотов. Может быть, правда, Павел Николаевич ждал от Чиркова чего-то необыкновенного, наслышанный о его преступной славе, и только оттого находил во взгляде подследственного мощь, а в голосе выразительность.