Убитых ноль. Муж и жена

Вспоминаешь, что мог целовать ее и ласкать, а она никогда не просыпалась.

Что-то ноги замерзли, и голова.

Встаешь.

Тихонько крадешься по коридору, почесываешь попу сквозь трусики.

Идешь в ванную, становишься у унитаза, спускаешь трусики, поднимаешь сиденье, ноги расставляешь по обе стороны унитаза, подбоченясь, подаешься вперед и пускаешь струю, стоя.

Утро, воскресенье, в коридоре звонит телефон.

Либо ее мать, либо твоя.

Ты — в спальне, жена — в гостиной, никто из вас не реагирует.

Телефон продолжает звонить.

Затихает.

Снова звонит.

Опять они.

Накрываешь голову подушкой и ждешь, когда же жена встанет и снимет трубку, но на этот раз сдаешься первым и идешь к телефону.

Твоя матушка спрашивает, не может ли она поговорить с сыном.

Стоишь в коридоре с голой грудью, в женских трусиках — не решаешься бросить трубку.

Вместо этого голосом жены отвечаешь, что у сына вроде имя имеется.

Матушка говорит: ей ли этого не знать, сама его именем и наградила.

Вздыхаешь, отвечаешь, что нечего делать из мухи слона, подарок-то бесплатный.

Матушка пропускает твои колкости мимо ушей и снова спрашивает, дома ли ты.

Протягиваешь руку, толкаешь дверь в гостиную, заглядываешь.

Жена лежит на диване, машет рукой: вставать не собирается.

Говоришь своей матушке, что ты дома, но подойти к телефону не можешь.

Почему.

Жена встает с дивана и, опустив голову, пробегает по коридору в туалет.

Объясняешь, что ты неважно себя чувствуешь.

Матушка тебе не верит.

Интересуется: так же плохо, как в тот раз, когда ты приходил к ним обедать.

Нервничаешь.

Говорит, успокойся, деточка.

Злишься: никакая я тебе не деточка, мамочка.

Парирует — она тебе тоже не мамочка.

Слегка запутываешься.

Она снова просит позвать сына.

Все, с тебя хватит, выпятив грудь, упершись свободным кулаком в бок, спрашиваешь, кого она имеет ввиду, мужа что ли.

Мать фыркает, значит, сейчас выпустит жало, так и есть, говорит, что мужем твоим ее сыну быть недолго.

Бросаешь трубку.

Кулаком бьешь в стенку.

Еще раз.

Еще.

Жена выходит из ванной и хватает тебя за запястье.

Пытаешься ударить ее другим кулаком.

Свободной рукой хватает за другое запястье.

Смотришь на нее в ярости и со всей силы пинаешь коленом между ног.

Охнув, медленно оседает, тараща глаза и задыхаясь от боли.

Оставляешь свое тело скрюченным на полу, сам возвращаешься в спальню.

Жена шепчет, что ей больно.

Жена лежит в ванне, напустив туда горячую воду и пену, руки зажала между ног, смотрит, как ты чистишь зубы над раковиной, спрашивает, неужели пойдешь на улицу в таком виде.

Сплевываешь и отвечаешь почему бы и нет.

Похоже, она тебе завидует.

Говорит, что ты похож на потаскушку.

Наливаешь воду в стакан и замечаешь, что не ты купил эту мини-юбку и сапоги.

Жена напоминает — это маскарадный костюм.

Отвечаешь: что такое жизнь, как не маскарад.

Вздыхает.

Понимаешь ее.

Ныряет с головой в воду.

Полощешь рот.

Жена неожиданно выныривает и спрашивает, можно ли ей с тобой.

Секунду изучаешь ее лицо и говоришь «нет».

Потом выходишь из ванной, одетый, как потаскушка, и хлопаешь входной дверью.

Парни пялятся на тебя.

Веселишься.

Прекрасно понимаешь, что у них сейчас на уме.

На это и рассчитывал.

Крутишь попой жены, обтянутой мини-юбкой, и стараешься удержаться в сапогах на шпильках.

Это непросто, но ты — мальчик одаренный.

Безрукавка с капюшоном, шатенка с короткой стрижкой — аж дух захватывает, и женщины оборачиваются, и дети тоже.

Все утро шляешься по городу, в зубах — сигарета, выпендриваешься, как можешь, и в кафе, и в парке, везде, мужики пожирают тебя глазами, а тебе хоть бы что, отдаешь тело жены им на съеденье, пока не понимаешь, что единственный человек, кого хочешь встретить — это твоя жена.

Тут же ищешь ее отражение — в окнах, зеркалах, витринах, везде, где можешь себя увидеть, но увы, не работает, не удается забыть, что на самом деле — это ты, одетый, как потаскушка.

Вдруг понимаешь, что безумно по ней скучаешь, пугаешься, что больше никогда ее не увидишь, все, хватит разгуливать, спускаешься в метро.

Двое мужчин откровенно тебя рассматривают, но тебя это больше не забавляет. Они выходят раньше, но ты успеваешь услышать, как они со смехом обзывают тебя сучкой, прежде, чем дверь вагона закрывается.

Тебе не смешно.

Твою жену обозвали сучкой.

Застегиваешь ей безрукавку до самого подбородка, голову прячешь в капюшон.

Больше не хочешь, чтоб на нее глазели, рассматривали, мысленно раздевали.

Стать бы опять собой, ну хоть на мгновенье, и обнять ее.

Выходишь на вашей остановке, идешь по перрону, замедляешь шаг, останавливаешься.

Посреди перрона обхватываешь себя руками.

И что есть силы сжимаешь.

Люди толкают тебя, плевать, в капюшоне ты их просто не видишь.

Жены дома нет, обходишь квартиру, везде — чистота и порядок, блестит, как новенькая, сумела даже плиту подвинуть — сил-то прибавилось — вымыла и под ней.

Пытаешься взять себя в руки, чего с ума-то сходить, но пол под ногами шатается и накатывает страх.