Убитых ноль. Муж и жена

Сидишь у жены в кабинете, теребишь ее короткие волосы, увлеченно читаешь рукопись будущей, как ты полагаешь, мадемуазель-бестселлер.

К телефону не подходишь, твой кофе остыл, ты едва к нему притронулся, даже забыл покурить. Подружка секретарши схватила тебя и увела за собой, ты поддался, на сей раз даже не сопротивлялся, она не отпускает тебя, ты — ее, все померкло, кроме слов, фраз и страниц, которые ты переворачиваешь с бьющимся сердцем.

Читаешь с упоением и даже не замечаешь, что между ног что-то течет, просто не обращаешь на это внимания, пока случайно не опускаешь глаза и видишь кровь.

Вскрикиваешь.

Ты не дурак, прекрасно понимаешь, в чем дело, и все же вскрикнул ведь.

Твоя секретарша заглядывает в кабинет, прячешь ноги под стол и говоришь ей, что ничего не случилось, все в порядке, а вскрикнул потому, что убийца из триллера привел тебя в ужас.

Она улыбается, триллер уже прочла, желает приятного чтения и предупреждает, что в конце, ну просто улет!

И ты вдруг понимаешь, что роман, кровь, убийца, секретарша, твой испуг — все ничто по сравнению с одним этим словом «улет», и ты радуешься ему искренне, как ребенок, и конечно же, сам ты уже никакой не писатель.

Но кровь все течет и течет, встаешь, неловко утираешься бумажной салфеткой, которую подали с кофе, что делать, не знаешь, снова садишься, впадаешь в панику, обхватываешь голову руками и заливаешься слезами.

Проливаешь слезы над триллером, кровь все идет.

Не выдерживаешь.

Приходится поступиться мужской гордостью: звонишь жене — больше некому.

Стараешься говорить спокойно, но жена все равно чувствует, как ты взволнован, отвечает доброжелательно, утешает, говорит, что все будет в порядке, и не стоит паниковать, у нее в кабинете есть все необходимое, коробка с тампонами в третьем ящике, объясняет, как ими пользоваться, не раздражается, разговаривает так ласково, насколько позволяет твой голос, и уверенно — ты и не знал, что она так может.

Ладно, как-нибудь справишься.

Жена советует переодеться — на такой случай у нее всегда есть, во что: в большом бумажном пакете за принтером. И все твердит, что у тебя получится, чтобы ты не волновался, что это все ерунда. Слушаешь, как она вновь и вновь утешает тебя, и это производит на тебя еще большее впечатление, чем твои первые месячные.

Кладешь трубку, следуешь указаниям жены, ее слова не выходят из головы, снова садишься за стол и плачешь, теперь совсем тихонько, как маленький мальчик в теле у взрослой женщины.

Потом утираешь слезы, разжившись тампоном, чистыми трусами и красивыми брюками, снова тянешься к будущему бестселлеру.

Этой мадемуазель все равно: мужчина ты или женщина, парень или девушка, маленький или взрослый, она хватает тебя и ведет за собой.

Сидишь с кошкой, смотришь телевизор, жена возвращает тебе рукопись подружки своей секретарши и говорит, видно, давно ты книг не читал, потому что в этой решительно не видит ничего выдающегося.

Смотришь на нее, она — в телевизор, интересуешься, кем она, собственно, себя возомнила.

Отвечает, что себе цену знает, и уж не собираешься ли ты учить ее, как ей работать.

Снова смотришь в телевизор, бросаешь, что нет, не собираешься: болтать по телефону и шляться по ресторанам она может и без твоей помощи.

Жена подходит к телевизору, переключает канал, кошка спрыгивает к ней с дивана, трется об ее ноги.

Заводишься и добавляешь, что если бы роман накропал тот придурок, то, уж будьте уверены, она бы сказала — это новое слово в литературе.

Жена выключает телевизор и заявляет, что у этого якобы придурка помимо нее сотни тысяч читателей, так может, ты ее еще читать учить будешь.

Отвечаешь: пожалуй, стоит, ведь писать ее все равно не научишь.

Да уж таких учителей, как ты, днем с огнем не сыщешь.

Отучишь писать раз и навсегда.

Говоришь, что она тебя достала.

Отвечает: ты ее тоже, болван ты эдакий.

Посылаешь ее подальше.

Ага, говорит, с удовольствием, главное, чтобы тебя рядом не было.

Что ж, говоришь, понятно, куда ей с такой жирной жопой.

Отпихивает кошку ногой, бежит в ванную, закрывается там.

Встаешь, включаешь телевизор и снова разваливаешься на диване.

Уже пять минут психотерапевт жены смотрит на тебя в полном молчании, и тебе это даже нравится.

Сидишь в большом синем кресле, только что все ему выложил, ждешь, как будет реагировать.

Переводишь взгляд на подлокотник его кресла, точь-в-точь такого, как у тебя, потом устремляешь взгляд к окну, перехватываешь солнечный луч, скользишь по комнате с пустыми, голубыми стенами и снова смотришь на психотерапевта, а он — на тебя, он тебе внушает доверие, как и кресло, и окно, и стены.

Неожиданно спрашивает, а в остальном у тебя все в порядке.

Смотришь на него в изумлении.

Не раздумываешь.

Отвечаешь, все в порядке.

Психотерапевт расплывается в улыбке.

И говорит, что тогда все хорошо.

Потому что это — важней всего.

Понимаешь, ведь кроме твоей кошки никто не подозревает, что ты — это твоя жена, а жена — это ты.

Тебе самому это порой кажется таким странным, что ты совершенно не понимаешь, как другие могут на это купиться, но, похоже, люди стопроцентно доверяют внешности.