Убью кого хочу

Однако сейчас мне почему-то не хотелось заниматься этой простой, но в чем-то и унизительной процедурой. Если он не совсем плюшевый козел, то пусть пройдет эти несколько метров самостоятельно, без кнута и без пряника. А вдруг не пройдет? Неужели я сознательно оставлю столь важное дело на волю случая? Пожалуй, что так. И, между прочим, чей это голос: меня-умной или меня-глупой? Непонятно… Похоже, это был тот редкий случай, когда голосование дуры и умницы практически совпало. И, хотя мотивы их были наверняка разными, этот факт все же настораживал. Да хочу ли я на самом деле выходить за него замуж? Конечно, хочу. Я ведь за этим сюда приехала, разве нет?

Так, мучимая сомнениями и подбадриваемая радостью побед, я в одиночку то брела, то маршировала по спящим улицам Минеральных Вод – от угла к углу, от сомнения к радости, от радости к сомнению. Абрикосов, кстати, было в избытке, но я к ним не притрагивалась. Немытые фрукты опасны для живота.

На следующий день было объявлено о прекращении всех работ до приезда следственной комиссии – то ли из ВЛКСМ, то ли из ВЦСПС, то ли из какого-то другого цеце-цапцарап. Практически это означало, что отряд закончился на неделю раньше запланированного. Нас отправили бы домой немедленно, но, как видно, не нашлось такого количества свободных билетов. Чтобы как-то занять людей, а может, просто желая вывезти нас подальше из зоны ЧП, зональный штаб решил наградить отряд трехдневной экскурсией в Домбай и Теберду. Немцы и чехи должны были улетать сразу по возвращении оттуда; остальных отправляли в Питер спустя еще два дня. Кончилось лето.

Я знала Домбай только из песен Визбора, и в иных обстоятельствах с радостью поехала бы туда. Но только не сейчас, не с такими соседями. Мне, мягко говоря, не улыбалось сидеть в одном автобусе с Лоськой, который будет молча поедать меня глазами, и с Сатеком, который, напротив, будет всеми силами избегать любой возможности встретиться со мной взглядом. Меня тошнило от мысли, что придется хором исполнять «Вместе весело шагать по просторам» с теми, кто избивал Райнеке по приказу Миронова. Поэтому утром, когда пришла пора садиться в автобус, я без особых усилий сымитировала непреодолимый приступ тошноты.

– Скажи Валерке, что я остаюсь, – наказала я Ольге, когда та пришла вытаскивать меня из туалетной кабинки. – Жалко, конечно, но не ехать же по горным дорогам, когда тебя несет и выворачивает наизнанку. Наверно, переела абрикосов.

Это сработало: ни у кого не было сил, времени и желания проверять мое алиби. Когда автобус с отрядом наконец отвалил, я выбралась из своего убежища, не торопясь, приняла душ и уселась на кровати, размышляя, куда девать такую уйму свободного времени. Мне вдруг пришло в голову, что я никогда еще не оказывалась в такой ситуации – наедине с собой, совсем без других – близких и дальних, родных и чужих, милых и неприятных, сочувственных и равнодушных. Без других, от которых мне чего-то было бы нужно и которым чего-то было бы нужно от меня. Без дел – срочных и не очень, важных и незначительных. Без уроков, домашних заданий, лекций и экзаменов. Без ожиданий, без планов и надежд – во всяком случае, на ближайшие три дня.

Это было странно до неловкости. Что с ней теперь делать, с этой свободой? Опустевшее здание школы испытывало, похоже, такое же странное чувство. Синдром старого дома, внезапно покинутого всеми жильцами. Нет уже ни слитного гула многих голосов, ни стука каблучков по ступеням, ни детского топотка по паркету, ни скрипа подошв по кухонному линолеуму. Никто не шарахнет кулаком по столу, не вскрикнет, ударившись коленкой, не скрипнет, укладываясь спать, пружинами кровати… Где они теперь – вздохи влюбленных и охи стариков, вопли младенцев и тихое воркование матерей? Что ему остается, старому дому, как не обращаться к помощи призраков, как не вызывать их из небытия, чтобы хоть как-то заполнить образовавшуюся пустоту? Пускай теперь хотя бы они вздыхают и охают, шаркают и скрипят в гулком пространстве покинутого жилья.

Звуков и в самом деле хватало: по-видимому, старая школа прямо-таки кишела самыми разнообразными призраками. Я вдруг почувствовала себя как-то неуютно. Свобода свободой, но зачем же сразу так много? Этак ведь и захлебнуться недолго с непривычки. Да и не надо мне ее, если разобраться, этой свободы. Что я тут, за свободу боролась, что ли? Нет, конечно, я ж не Куба какая-нибудь. Я боролась за покой, вот за что. А что получила? Призраков! И как с ними, спрашивается, бороться, с призраками? Что делать, если сейчас, скажем, снова послышится скрип, и прямо вот из этой стены вылезет, стуча хребтиной, какой-нибудь здоровенный скелетище? Тут уже даже мой таинственный дар не поможет. Тут уже бесполезно кричать «Сдохни!», поскольку бывший обладатель скелета давно уже помер. Мне вдруг показалось, что кто-то поднимается по лестнице из вестибюля.