Убью кого хочу

Любовниками? Нет, это слово не подходило – ведь в нем присутствовал запретный корень, который мы договорились не произносить.

Друзьями? Нет – настоящих друзей связывают общие интересы и общее дело, а не самозабвенное траханье на необитаемом острове. И уж, конечно, история четырнадцатилетней давности никак не могла способствовать какой бы то ни было дружбе между нами. Назовем вещи своими именами: Сатек ненавидел мою страну и не скрывал этого.

Чужими? Скорее всего, так. Мы встретились совершенно случайно и должны были навсегда расстаться уже через три… два… один день. Я не имела ни малейшего понятия о Чехии. Сатек видел в русских насильников и оккупантов, а в русской культуре – менталитет агрессивных рабов. Он говорил на моем языке с ошибками – я не знала его языка вовсе. Чужие, конечно, чужие… Но разве чужие могут вжиматься друг в друга животами с таким неистовым и несомненным желанием слиться воедино?

У нас не было ответов на эти вопросы. Мы не считали, сколько времени нам осталось: иногда нам казалось, что беспокоиться нет причин и впереди еще годы; иногда нами овладевала лихорадочная спешка, как будто нас должны были оторвать друг от друга через несколько минут. Сладость халвы и поцелуев сменялась в наших ртах кислым привкусом вина и разлуки, горечью отчаяния и зеленых маслин. Когда спустя двое суток все тот же экскурсионный «Икарус» высадил на наш необитаемый остров шумную толпу пришельцев, мы были и готовы, и не готовы к этому – как к смерти, про которую точно известно, что она обязательно придет, но неизвестно когда. В итоге, мы и расстались без церемонии расставания – без прощальных поцелуев, долгих мелодраматических взглядов и взмахов платочка: просто отошли друг от друга на шаг, на десять, на километр, на тысячу, смешались с толпой, растворились молекулами в общем огромном море.

На следующий день чехов и немцев увозили в аэропорт.

– Что, не выйдешь проводить? – удивленно спросила Ольга. – Даже в окошко не посмотришь? Ну, ты даешь, подруга. Прямо железный Феликс.

Я только пожала плечами. Зачем выходить, на что смотреть? Его все равно уже не было здесь, со мной. Если кто и был, то Лоська.

О нем я совсем не думала все эти дни. То есть совсем. Поэтому я даже немного растерялась, когда он возник передо мной с этим своим видом потерявшегося козленка. Когда козлята совсем беспомощны, им недостаточна руководящая роль стада. Нужен еще и второй поводырь – индивидуальный. У сосунков это, как правило, мамаша, но когда козленок мужает и его место у сиськи занимают младшие братья, приходится подыскивать иного вождя и защитника. В случае Лоськи такой необходимости не было: его мамахен выражала безусловную готовность держать его возле своего вымени до скончания времен. Зачем же он тянется ко мне, за третьей уздой? Для страховки?

Это был самый последний день, двадцать седьмое число. После завтрака, уже увязав рюкзаки, отряд слонялся по коридорам в ожидании автобуса. Мы с Ольгой Костыревой курили у торцевого окна. Она уже совсем оправилась от недавних переживаний, шутила, похохатывала, строила новые планы. Мне бы так. Видимо, в этой жизни мало иметь крылья – они еще и должны быть жирными. Такие жирные-прежирные крылья, чтобы беда скатывалась, как с гуся вода. Фу, какой отврат… Я затягивалась сигаретой и вполуха слушала, как моя красавица-подруга хлопает своими жирными крыльями.

Тут-то он и подошел, слегка покачиваясь на тонких плюшевых ножках.

– Саня…

– Здорово, Константин, – приветствовала я своего бывшего-пребывшего. – Как живется-можется?

– Нормально…

– Молодец, – одобрила я и отвернулась к окну, поскольку тамошний вид был не в пример интересней.

– Саня…

– А, ты еще здесь? – не оборачиваясь, проговорила я. – Иди себе, Константин, иди. Похоже, автобус подают.

– Саня, надо поговорить. Оля, извини, пожалуйста…

– Ладно, так уж и быть…

Ольга неохотно загасила окурок и оставила нас вдвоем. Я продолжала разглядывать улицу, крытые шифером крыши домов, вишневые и абрикосовые деревья на тротуарах. Пожалуй, это будет вспоминаться хорошо.

– Саня… – снова проблеял Лоська и замолчал.

– Слушай, парень, – сказала я, резко повернувшись к нему и скорчив самую свирепую рожу. – Ты вот что. Либо говори, чего ты там хотел, либо гуляй отсюда. Не люблю, когда мне дышат в затылок.

Лоська жалобно смотрел на меня. Если бы он мог не дышать вовсе, то, без сомнения, так бы и поступил. Но он не мог и потому просил меня извинить за эту непозволительную вольность.

– Я хотел спросить: у тебя с этим чехом серьезно?

Я возмущенно фыркнула:

– Тебе не кажется, что это слишком личный вопрос? Ты-то тут при чем?

– При том, – произнес Лоська с несвойственной ему твердостью. – Очень даже при том. Пожалуйста, выходи за меня замуж.

11

Сентябрь проскочил в какой-то дурной бессмысленной суете. Учебные курсы закончились, а преддипломная практика все никак не начиналась. Нас то призывали на явно излишние лекции и собеседования, то гоняли на овощебазы, то отправляли на однодневные авралы в пригородных колхозах.