Убью кого хочу

По городу гуляла осень – пока еще молоденькая, золотисто-рыжая, по-детски радующаяся собственной пестроте. Вода в каналах постепенно мрачнела, готовясь к листопаду, к мелким уколам занудного октябрьского дождя, к мокрому противному снегу ноября, к ледяным декабрьским коростам. В начале сентября, в празднике щедрого многоцветья эти ее приготовления казались не более чем больным предчувствием, необоснованным пессимизмом, мнительной ипохондрией природы. Но вода не вступала в споры. Да и зачем? Ведь она ничего не придумывала сама, а всего лишь честно отражала то, что заваривалось в меланхолически потупившемся питерском небе. Кому не нравится, пусть обращается туда, к Всевышнему.

Мы с Бимулей тихо брели по набережным и тротуарам, забираясь необычно далеко – аж до Галерного, а то и до Пряжки. Опасаясь незнакомого антуража, собаченция вела себя неуверенно, жалась к хозяйской ноге, но время от времени, не утерпев, бросалась обследовать какой-нибудь особенно информативный столбик. Насладившись знаниями, Бима обычно оборачивалась ко мне и делала приглашающее движение головой, словно говоря: «Нет, ну ты только понюхай, что тут происходит! Это же просто немыслимо!»

– Сама, сама разбирайся! – отмахивалась я. – У меня своих проблем хватает. Не до хвостатых…

Бимуля недоуменно пожимала плечами и мелкой трусцой бежала дальше, не переставая удивляться глупости рода человеческого: «Вот ведь уже нашли тебе, подвели к самому столбику, показали, рассказали… Пожалуйста, нюхай, не хочу… – так она, видите ли, и не хочет!»

Честно говоря, после моего возвращения наши отношения нуждались в некотором ремонте, пусть и косметическом, но все же. Едва войдя в квартиру, я для начала подверглась совершенно сумасшедшему нападению, когда казалось, что в мои колени, живот и бока тычутся одновременно сотни собачьих носов, и как минимум тысячи языков вылизывают мне лицо и шею. Но, наверно, эта манера поведения была слишком энергозатратной, поскольку, завершив экзекуцию, Бима почти сразу же сменила тактику. Она повернулась ко мне спиной и, вздыхая, залегла за комод, всем своим видом показывая, какие тяжкие страдания приходится переносить несчастным собакам, пока некоторые эгоистичные хозяйки развлекаются неведомо где и непонятно зачем. Даже милостиво принимая из моих рук кусочки колбасы, эта зараза напускала на себя такой скорбный вид, как будто делает из ряда вон выходящее одолжение – исключительно в память некогда крепкой, но давшей серьезную трещину дружбы. По-видимому, из чисто воспитательных соображений она намеревалась дуться на меня, сколько получится, – чтоб больше неповадно было.

С мамой, к счастью, получилось намного проще. Мы обнялись, и она сказала:

– Ты мне так и не написала, Сашенька.

– Извини, мамочка. Не получалось.

– Ладно, ничего страшного…

Взяв мое лицо в ладони, она отстранилась и с минуту рассматривала меня, как рассматривают в магазине абажур, или горшок под цветы, или даже арбуз.

– Ма, ну хватит… – неловко проговорила я. – Целая я, без трещинок…

Мама вздохнула:

– Потом увидим, с трещинками или без. Иди, смой с себя собачью слюну – и за стол. Проголодалась, наверно…

И всё. И больше никаких претензий, в отличие от этой сучки Бимы. А еще говорят, что собака друг человека. Друг человека – мама, вот кто.

За обедом я сказала:

– Костя сделал мне предложение.

– Предложение? – переспросила она, как будто не поняла, о чем идет речь.

– Ну да, предложение. Он хочет, чтобы мы поженились.

– Ага, – кивнула мама. – Еще картошки?

Я немного подождала, но другой реакции не последовало.

– Мама, ты меня слышала?

– Слышала…

Она собрала со стола тарелки и понесла их в раковину.

– Да оставь ты эту посуду! – не выдержала я. – Что ты думаешь по этому поводу?

– Это не так важно, – сказала мама, не оборачиваясь. – Важно, что думаешь ты. Ты согласилась?

– Сказала, что подумаю.

– Но ты ведь всегда этого хотела, я знаю… – она вытерла руки полотенцем, подошла и прижала к животу мою голову.

По случаю приезда дочери мама принарядилась: надела кухонный передник, который привезла ей в подарок из Риги одна из благодарных клиенток. На переднике был нарисован Домский собор – его шпиль приходился как раз напротив моей щеки. Собор пах домом, мамой и обидчивой собакой Бимой. Все-таки я ужасно по ним соскучилась, факт.

– Хотела… – сообщила я рижскому переднику. – А теперь вот не уверена. Потому и спрашиваю.

Мама вздохнула:

– Я в этом деле плохая советчица, Сашенька. Замуж не ходила, что это такое, не знаю. Я и мужчины-то в доме толком не видела. Когда папу забрали, мне еще пяти не было. Так что решай сама. И, главное, помни: что бы ты ни решила, я всегда поддержу. Хоть целый гарем заводи. Места у нас много, квартира большая, на четырех мужей хватит.

– Каких четырех, мама?! – с досадой сказала я. – Я насчет одного-то сомневаюсь…

Я и в самом деле сомневалась, хотя Лоська, по-видимому, принял мое «подумаю» за безоговорочное согласие. Наверно, все его душевные и физические силы ушли на то, чтобы отважиться сделать мне предложение. Неудивительно поэтому, что мой ответ парнишка пропустил мимо ушей.