Убивство и неупокоенные духи

Чтобы на сцене возвеличивали падших женщин! Мальвина знала, как к этому отнесутся ее родители. В семнадцать лет она целую зиму страдала от «обложенного горла». Доктор (не дядя Вандерлип, а другой) диагностировал тонзиллит и сказал, что нужно удалить гланды. И вот как-то в субботу, когда Мальвина не работала на велосипедно-каретной фабрике, она отправилась к доктору, и он удалил ей гланды – не обезболивая, ибо, как он объяснил, операция эта мгновенная, а дискомфорт – минимальный.

После операции Мальвина пошла домой, сплевывая кровь в носовой платок. От боли и слабости она упала рядом с каким-то зеленым забором, изрыгая кровь и теряя сознание. Женщина, сидевшая на stoep за забором, поспешила ей на помощь, отвела к себе и отправила гонца к Макомишу. Тот сразу же явился в семейной двуколке и забрал дочь домой, не сказав ни слова доброй женщине. По приезде домой на Мальвину обрушился страшный гнев как отца, так и матери.

Если ей так уж приспичило грохнуться в обморок, неужели обязательно было это делать у дома Кейт Лейк? Известного дома с дурной репутацией, где Кейт Лейк держит бесстыжих девиц, творящих несказанные мерзости с развратными мужчинами (в числе которых мэр и два члена городского совета), и где, как известно, собираются все бражники города? Как она позволила ввести себя на крыльцо этого притона, где бог знает кто мог ее увидеть? После этого над резиденцией Макомишей еще долго висело облако праведного гнева.

Бедная Мальвина! Моя собственная бабушка – конечно, я никогда не знал ее в таком юном и нежном обличье, но по этому фильму в унылых сепиевых тонах узнал близко, как никогда. Я узнал, что она жила в страхе, в пропитанной злобой атмосфере семьи, лишенной любви. Теперь мне казалось… я чувствовал… что этот страх и отсутствие любви окутывали ее еще до прискорбного появления на свет. Возможно, еще в материнской утробе.

(15)

Это Макуэри, активный собиратель крупиц информации, вкупе составляющих его мировоззрение, сообщил мне: нынешние психологи и представители медицинской науки, неизвестной в девятнадцатом веке, в котором прошло детство Мальвины, считают, что дети в утробе матери, даже в этом замкнутом мирке, тем не менее чувствуют обстановку большого мира, куда им предстоит войти; они входят в него с глубоко укорененными чувствами, от которых не смогут избавиться за все семьдесят с лишком лет предстоящей жизни. Нерожденные дети не владеют речью, но слышат звуки, тон голоса, ощущают спокойствие – или страх и злобу. Мальвина была зачата в мире без любви. И как бы ни благоприятствовали ее устремлениям театр и более счастливое стечение обстоятельств, она так до конца и не освоится в мире, где любовь проявляется тысячей граней и порождает все, что делает жизнь прекрасной. Мальвина могла жаждать любви, могла прилагать все силы, чтобы вызывать любовь и культивировать ее в своей жизни, но так никогда и не сумела довериться любви или отдаться ей без страха.

Сколько детей уже обречены, еще не войдя в этот мир, – обречены жить в страхе, сидящем столь глубоко, что они не могут его опознать, ибо никогда не ведали ничего другого? Призраки не могут рыдать, иначе я зарыдал бы – узнав то, что знаю теперь. Теперь, когда уже поздно.

Это знание приходит ко мне, когда я наблюдаю сцены из юности Мальвины и вперемежку с ними – другие: пока Мальвина движется к тому подобию любви, что уготовала ей судьба, мне показывают также сцены из жизни ее родителей – безлюбой, исполненной горечи. Но в ней есть верность. Уильям и Вирджиния «стоят» друг за друга, как они выражаются, называют свои ссоры «разногласиями» и не желают поименовать вслух ту ненависть, которая ими владеет. Их брак нельзя назвать священным, но он нерушим. Уильям не желает слышать ни одного дурного слова о Вирджинии, так как это порочит его выбор, его семью, его образ жизни. Мастер-строитель, столь искусный в обращении с камнем, деревом и кирпичом, столь точный в расчетах нагрузки и сопротивления материалов, теряется, когда вынужден иметь дело с плотью и кровью. Надо сказать, смягчить Вирджинию мог бы только очень сильный человек – она слишком остра на язык и саркастична, чтобы поддаться на мягкость, и с самого начала совместной жизни получала удовольствие, вонзая шипы в мужа – беззащитного, лишенного чувства юмора.

(16)