Убойная фарцовка

– Думаю, нет. Но другая информация подтвердилась. Товарищи из инспекции по личному составу вытащили на свет божий старые жалобы жуликов, на которых я якобы лишние эпизоды навесил. Квартирную группу Нариманова помнишь?

– Помню. Больше ста квартирных краж.

– Точно. Вот эти домушники и писали письма, как подлый майор их жестоко возил мордой о стол в комнате для допросов.

– А ты возил? – полюбопытствовал Уланов.

– Было дело… И чайку наливал, и сигаретами угощал. Чего только для достижения психологического контакта не сделаешь.

– Это уж да.

– Даже анашу курить давал, когда домушник еще пять эпизодов взять пообещал и подельника сдать. Кстати, про это тоже написали…

– Что-то не заметно, что ты особо переживаешь.

– Я? Переживаю? – Туляков поднял глаза на Уланова. – Почему ты так решил?

– Пятнадцать лет службы коту под хвост.

– Ну и что теперь? Умереть и не жить?.. Вот ты думаешь, я тупой и несговорчивый? И не знал, что голову в пасть льву сую? Наивный такой, надеялся на справедливость?.. Да ничего подобного! Мне просто убедиться хотелось.

– В чем?

– Что мне с ними не по пути. Я могу анашу дать жулику покурить. Могу в ухо засветить. Все, чтобы город чище сделать. Ведь для уборки территории нужна жесткая метла, Миша. Но я не могу одного – деньги взять с жулика. А они наоборот – в ухо дать не могут. А деньги взять – вполне…

– Ладно, это еще не система.

– Будет системой. Ты не видишь, куда все идет? – Туляков обвел вокруг себя рукой. – Мастером на ЗИЛ вернусь. Я там уже работал. Поработаю еще.

– То есть ты в тонусе?

– Конечно. И мне плевать на них на всех. Только город жалко, который им достанется, когда мы все уйдем…

Следующим вечером Уланов встретился со своим дядей, которому с кипящим в груди возмущением поведал эту историю.

Тот выслушал совершенно спокойно и усмехнулся:

– Да, наши откомандированные ребята решили взять быка за рога.

– Вот я не пойму, – произнес Уланов. – Для меня всегда чекисты были примером для подражания. Это разведчики, смершевцы. Это стойкость и верность… А сейчас что?

– Есть и верность, и стойкость. Есть и герои. Есть и не совсем герои. Не ровняй всех под одну гребенку. Это методологическая ошибка.

– Почему они такое творят?

– Не принимай близко к сердцу. Бывает. У них работа такая – Родину любить, – хмыкнул Георгий Петрович.

– А чего, не надо ее любить? – встрепенулся немножко задетый его тоном Уланов.

– Надо. Но они любят ее за деньги, за хорошую зарплату и спецпайки. И однажды могут полюбить деньги больше, чем Родину. Такой процесс ты и удостоился наблюдать.

– Вот милиция может иногда взять на лапу. Особенно в республиках. Но чекисты в таком паскудстве замечены же не были.

– Мало ты знаешь о моих коллегах, племяш. Вон, был я недавно в Ростовской области. Там оперативника из областного управления расстреляли – умудрился со священнослужителей за покровительство и передвижения по службе набрать миллион рублей.

– Сколько?!

– Миллион. Или чуть больше. А ты про каких-то азербайджанцев, – хмыкнул Георгий Петрович. – Привыкай.

– Что значит привыкай?

– А ты хоть понимаешь, что происходит?

– Нет. Уже не понимаю…

– Твое счастье… Началась системная переоценка ценностей в управляющих структурах, племянничек. И моральный кодекс строителя коммунизма уже не в чести. Старые ценности никому не интересны.

– А новые какие будут?

– Такие, которые тебя не порадуют.

– Что это значит? – испытующе уставился на дядю Уланов.

– Термин такой есть – перерожденчество.

– Мутация.

– Во-во. Мутация… Мутации бывают полезные и вредные.

– Бывают еще смертельные для вида.

– Смертельная – еще неизвестно. Но что вредная – факт.

– И что дальше?

– Ох, это вопрос вопросов… Где бы найти провидца, у которого есть ответ… Все, Миша. Услышал, забыл. Языком не болтаешь. В правдолюбы не лезешь. Понятно?

– Как не понять, – кивнул Уланов, понимавший это отлично уже тогда, когда уговаривал Тулякова не лезть на рожон.

– Я в тебе и не сомневался, – усмехнулся Георгий Петрович и оживился: – Ну что, племяш, выпить есть чего?.. Коньяк дагестанский? Так наливай, не томи…

Глава 4

Капитан Конёнков стоял рядом со столом президиума красный как рак. В первые минуты он еще чего-то пытался объяснять, возражать. Но вскоре понял, что добром его протесты не кончатся и благоразумно замолчал.

За то, что он бросил Лизу в чужом городке на произвол судьбы и уехал, как выяснилось, вовсе не по служебным делам, а на день рождения жены, его вытащили на суд офицерской чести.