Убойная фарцовка

Большими полномочиями этот общественный орган не обладал. Мог только рекомендовать руководству принять к провинившимся дисциплинарные меры. Однако боялись его как огня. Стоять у позорного столба в актовом зале и выслушивать мнения товарищей о твоем неблаговидном поведении – это серьезный удар по самолюбию. Попадали в сферу рассмотрения офицерского собрания обычно проступки, по которым по закону не предъявишь претензии, но с точки зрения морали они выглядели неподобающими. В основном пропесочивали пьяниц и гуляк. На предыдущем заседании рассматривали дело инспектора из третьего отдела, забросившего семью и спутавшегося с валютной проституткой. С одной стороны, лезть в чужую личную жизнь не совсем тактично. С другой – ведь помогло же, вернулся человек в семью.

– А ты слышал, что МУР, как и разведка, своих не бросает? – напирал старый опер из разбойного отдела.

– Но… – блеял что-то Конёнков.

– Никаких тебе но. Это вообще не обсуждается.

– Вообще за такие дела бьют по морде, – подал голос Леша Викентьев.

Конёнков кинул на него настороженный взгляд – о горячем нраве и тяжелой руке бывшего омоновца ходили легенды.

– Ну, вы тут суд чести в суд Линча не превращайте, – снизил градус дискуссии председательствующий. – Мы даем моральную оценку поступка.

– А по морали – это все аморально, – вбил гвоздь Викентьев.

В общем, оттоптались на Конёнкове капитально. Надо думать, ему хватит этого надолго.

Когда разошлись после судилища по кабинетам, Лиза вздохнула, усаживаясь за свой стол:

– Зачем я это все вытащила? Жалко дурака. Думала, его инфаркт прямо в зале хватит.

– Правильно сделала, – уверенно произнес Уланов. – Это вопрос принципиальный. Мы друг за другом должны быть как за каменной стеной. Тут только слабину дать – и стены эти быстро не из камня, а из картона станут.

Действительно, главная муровская традиция – никогда ни при каких обстоятельствах не оставлять товарища без прикрытия. Это вдалбливалось с первых дней работы. Бесчестие и отступление для муровца всегда было хуже смерти. И если забыть о традициях, написанных кровью легендарных предшественников, то МУР быстро превратится в разношерстную компанию людей с разными взглядами и интересами. Тогда положиться будет не на кого в трудную минуту. И на амбразуры никто не кинется. И не защитит людей. Такого допустить нельзя…

– Ладно, развлеклись, пора и работать, – сказал Уланов.

Перед ним пачка сообщений из регионов по изъятым там орденам. Мероприятия продолжались. Милиция накрывала торговые точки и клубы. В наградной отдел Президиума Верховного Совета СССР было передано уже больше сотни изъятых госнаград. Но среди них не было ни одной нужной.

Лиза принялась печатать запросы по контрабандным делам.

Постепенно время подошло к обеду.

– Пошли в «Эрмитаж», – предложила Лиза.

– В честь чего гуляем? – полюбопытствовал Уланов.

– Надо горечь закусить от всех этих товарищеских судов.

– Пойдем, разоримся.

Если в главковской харчевне или в столовой Свердловского райкома можно спокойно поесть за тридцать-пятьдесят копеек, то комплексный обед в ресторане парка «Эрмитаж» стоил полтора, а то и два рубля. Для семейного бюджета накладно, каждый день не находишься. Но иногда можно себя побаловать, тем более кормили там прилично и не нужно было стоять с подносами – к вашим услугам официантка.

Погода в конце августа установилась теплая. Утром прошел дождь, прибивший пыль и освеживший воздух. И прогуляться по улице было одно удовольствие.

– Закопались в бумагах, – воодушевленно произнесла Лиза. – Света белого не видим… Решено, в воскресенье пойду с детьми в парк Горького!

– Мужа не берешь?

– Его сослали стройотрядами руководить. Молодой доцент, ничего не поделаешь.

– Ты теперь одинокая женщина?

– Мать-одиночка. Хорошо, что бабушки за детьми присматривают.

– Тяжела судьба трудящейся женщины МУРа, – хмыкнул Уланов.

Это была истинная правда. В угрозыске никогда не было гендерной дискриминации – о женщинах заботились трепетно, но они всегда вкалывали наравне с мужчинами. День, ночь – не волнует. Есть боевая задача – наваливаются на нее все.

– Знаешь, сейчас я к оперативной работе привыкла, – сказала Лиза. – Но сначала ведь увольняться хотела. Трудно и семью тянуть, и работать без продыха. Вон, в инспекции по делам несовершеннолетних у меня все спокойно и чинно было. Трудные дети на учете. Ни им, ни родителям спуску я не давала. Знала, кто чем дышит. Постоянно кражи раскрывала, когда поднадзорные по ларькам шуршали и конфеты из магазинов воровали. За это и в МУР взяли.

– Ну да, – кивнул Уланов. – Нам тогда сотрудница в штаб понадобилась.

– Миша, никому не признавалась, как мне вначале тяжело было. Помню, на первых совещаниях с трудом пыталась осознать, куда попала. Будто все на иностранном языке говорят. «Кролик цветную информацию скинул и может еще подсветить при необходимости. Будем окружать жуликов. Только с «семеркой» надо договориться. Нору выставим и примем фигурантов на ударе». Я вообще не понимала, о чем речь идет.

– Сейчас-то понимаешь.