Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

Мия рисовала, а я сидела с ней рядом и читала вслух. Нам редко удавалось проводить время вдвоем – обычно только по выходным, когда она не уезжала к отцу. Денег на развлечения у нас не было, так что мне приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы как-то занять свою подвижную и сообразительную дочку. В дождливую погоду мы не могли пойти ни в Детский музей, ни в игровую «Макдоналдса», чтобы дать выход ее энергии. В погожие деньки не веселились в зоопарках или на водных аттракционах.

Мне достаточно было оказаться на дорожке позади гуляющей супружеской пары, чтобы устыдиться своего одиночества. Я разглядывала их со спины – в нарядах, которые я никогда не смогу себе позволить, со специальными детскими сумками, подвешенными к ручкам дорогих колясок. Я никогда не говорила таких же слов, как они: «Милый, можешь подержать это?» или «Ой, возьми ее на минутку». Они могли передавать ребенка друг другу. Мне же приходилось раз за разом говорить Мие, что ей надо идти ножками, потому что руки у меня устали и я больше не могу ее нести.

В тот первый снежный день я постаралась приглушить мои настойчивые внутренние голоса и мысли о том, что Мие было бы лучше с кем-то другим, что я совершила ошибку, решив родить ребенка. Подперев подбородок рукой, я сидела с ней рядом, наблюдая, как дочка рисует очередную улыбающуюся рожицу. Обе мы были в теплых свитерах и двух парах носок. В воздухе пахло морозом.

У меня болело сердце сильней, чем даже в те моменты, когда я видела, как ей тяжело кочевать между домом отца и моим. По воскресеньям я тратила на дорогу по три часа, чтобы привезти Мию обратно, и это всегда приносило тяжелейший стресс и переживания нам обеим. В прошлом году, когда я забирала Мию после обеда, почти всю дорогу домой она спала, измученная бесконечными походами с отцом по друзьям, которым он старался показать, как заботится о ней. Потом она начала плакать по Джейми, отчего у меня разрывалось сердце и одновременно закипала злоба в груди. Никогда я так не жалела о своем решении остаться в Вашингтоне, как в эти вечера по выходным. Бедность казалась мне тогда болотом, которое засасывало нас и отказывалось отпускать.

В последнее воскресенье перед снежной бурей Мия кричала на меня весь обратный путь: все полтора часа от паромного причала до нашей с ней квартиры. Я не знала, что произошло у них с отцом и что он ей наговорил, чтобы она так рассердилась. Она кричала тем же гортанным, каким-то животным голосом, как тогда, после операции.

– Ненавижу тебя! – повторяла она, молотя в воздухе ногами. – Я тебя убью! Хочу, чтобы ты умерла!

Ее отец пользовался любой возможностью настроить дочку против меня: говорил, что я не пускаю ее к нему и что он очень грустит, когда ее нет с ним дома. Если бы он действительно хотел проводить с ней больше времени, ему достаточно было сказать. Он даже не подумал обустроить для нее отдельную комнату. Но она этого не знала. Он лишь хотел, чтобы она стремилась к нему. Чтобы плакала без него. Когда Мие был годик, она возвращалась ко мне безутешной, и я часами держала ее на руках, бившуюся у меня в объятиях от злобы и тоски, в слезах и крике, пока у нее не срывался голос и не заканчивались последние силы. Все, что я могла сделать, – это продолжать ее держать, отчаянно желая, чтобы она никогда больше так не страдала.

Вечером снежного дня, словно оказавшись внутри стеклянного шара, я наслаждалась, сидя с чашкой чая или кофе, напротив дочки за столом, пока она, напевая себе под нос, макала кисточку в краски. Мия была слишком мала, чтобы выразить словами чувство потери, грусти, одиночества, тоски или злости, но от осознания этого мне не было легче в моменты, когда дочь выходила из себя. Инстинктивно я хватала ее в объятия, но она начинала лягаться и кричала еще сильней. Иногда я начинала кричать на нее в ответ. Стены в нашей квартире были тонкие, и соседи наверняка все слышали. В такие моменты я просто не знала, что делать. Мне не к кому было обратиться, не было родителей, чтобы им позвонить, не было консультанта или психотерапевта, на худой конец – группы поддержки для мам, чтобы посоветоваться. Я ждала, что моя дочь проявит стойкость и научится справляться с тем, как родители передают ее из рук в руки, но вместо этого она закатывала истерики. Как расценила бы «домашняя» мама, чей ребенок скандалил по совсем другим, обычным, поводам, эту ее злость?

Не то чтобы я не пыталась общаться с другими родителями. В ту осень в подготовительном классе Мии устроили что-то вроде семейной вечеринки, и я достаточно долго на ней пробыла. У большинства детей, посещавших класс вместе с ней, были родители – во множественном числе. Они столпились вокруг Бабушки Джуди, наслаждаясь оживленной беседой. Мия бегала туда-сюда с другими ребятишками, а я стояла одна; рядом со мной какие-то женщины жаловались друг другу на своих мужей. Я повернулась глянуть на них, и они поняли, что я все слышала.

– Так тяжело все делать самой! – сказала мне одна из них – та, что слушала жалобы подруги.

Я кивнула, кое-как принудив себя улыбнуться.