Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

Я сдвинула брови при этом вопросе, стараясь не обидеться и не оскорбиться. Она могла просто сказать: «Как дела у вас дома?» или «Как вы сами думаете, почему она болеет?» или «Есть ли у вас домашние животные», – а не спрашивать вот так напрямую об условиях нашей жизни. Как будто мы жили в каком-то… потом я вспомнила, где мы жили, и огорченно поникла.

– Мы живем в студии, – мягко начала я, словно признавала, что тут есть подводные камни. Меня пугала мысль, что она может позвонить в службу защиты детей, если я достоверно опишу наши жилищные условия. – Там много черной плесени, она постоянно нарастает на подоконниках. Наверное, это из-за подвала. Там есть вентиляционный ход, он идет к нам в спальню; если туда заглянуть, видно, сколько грязи внутри.

Врач закончила осматривать Мию и теперь стояла, скрестив на груди руки, перед ней. У нее на запястье были часики на тонком черном браслете.

– У нас много окон, – я смотрела в пол. – Воздух очень трудно нагреть и осушить.

– Хозяин квартиры по закону обязан принимать все необходимые меры, чтобы избавиться от плесени, – сказала она, заглядывая Мие в ухо.

– Воспалено, – пробормотала врач себе под нос, покачав головой, словно это была моя вина.

– Он сменил ковры, – сказала я, внезапно вспомнив. – И все покрасил, прежде чем мы въехали. Не думаю, что он станет делать что-то еще.

– Тогда вам надо переехать.

– Я не могу, – сказала я, положив ладонь Мие на ногу. – Другое жилье мне не по карману.

– Ну, – врач дернула головой в сторону Мии, – постарайтесь. Ради нее.

Я не знала, что на это ответить. И просто кивнула.

Я посмотрела на ручки дочери, лежавшие у нее на коленях, с переплетенными пальцами. Они все еще были по-детски пухлыми, а суставы – округлыми. Я думала о том, что ничего не стою, как мать, всякий раз, когда отпирала дверь в наши апартаменты, но это было ничто по сравнению со жгучим стыдом, который я ощущала теперь.

Неся Мию к машине, я не обращала внимания ни на ее тяжесть у себя на руках, ни на волосы, щекочущие мне нос. Педиатр выписала нам новые антибиотики и направила обратно к хирургу, который в прошлом году ставил Мие в уши дренажные трубки.

Когда через пару дней мы явились к нему, нас проводили в кабинет с коричневой смотровой кушеткой, обитой мягкой кожей. Какое-то время мы ждали, а потом хирург ворвался в дверь, снова почти не обратив внимания на нас, и сказал:

– Почему ребенок не готов к осмотру?

Я поднялась, не спуская с рук Мию, которая до этого сидела у меня на коленях, и усадила ее на кушетку.

– Нет, пусть ляжет, – сказал врач, отворачиваясь от нас и копаясь в железных биксах с инструментами.

– Чтобы голова была под лампой.

Глаза у Мии широко распахнулись, и я торопливо сказала:

– Все в порядке, детка, он просто посмотрит твое ушко.

Сложно было придать голосу убедительность, когда хирург стоял рядом, вызывая на подмогу медсестру. Потом он резко обернулся ко мне и испустил недовольный вздох. Сел рядом с кушеткой на вертящийся табурет и мгновенно запустил какой-то инструмент в ухо Мии. Моя дочь, которая до этого не могла заснуть без таблетки ибупрофена и сама прикрывала руками уши, выходя на улицу, зашлась в беззвучном крике. Хирург работал быстро: посмотрел ее ухо, потом отрезал кусочек ватного тампона под размер детского ушного канала, ввел его внутрь и капнул на него из пипетки.

– Вот так, – сказал он. – Надо будет закапывать ей антибиотики, как сейчас сделал я.

– Но она уже принимает антибиотики, – решилась я возразить.

– Вы хотите, чтобы ваша дочь поправилась, или нет?

Я не знала, что ответить.

– В прошлый раз, когда я закапывала ей эти капли, у нее закружилась голова, и она упала. Приходилось ее держать и капать одновременно.

– Вы же мать, – сказал врач. Он стоял возле двери и смотрел на нас сверху вниз. Мия снова сидела у меня на руках. – Делайте, что должны.

Врач распахнул дверь, выскочил в коридор и захлопнул ее за собой, так что нас обдало сквозняком. Его слова, как и замечание педиатра, хлестнули меня, словно кнут: я недостаточно стараюсь ради Мии.

Весну в долине Скаджит называют Сезоном Тюльпанов. На полях расцветают желтые нарциссы, фиолетовые ирисы, а местами и крокусы. Проходит несколько недель, и распускаются тюльпаны всех цветов, ковром покрывая землю. Местные говорят, в долине Скаджит тюльпанов больше, чем в Голландии. Десятки тысяч туристов съезжаются сюда, запруживая проселочные дороги и съезды с автострад, заполняя рестораны и парки. Но хотя тюльпанные поля с их полосами красного, фиолетового, белого и оранжевого поражают воображение, в тот год они меня не интересовали.

Сезон Тюльпанов означал конец долгой зимы, но одновременно еще и дожди, сырость и плесень. В апреле осушители воздуха в Доме с цветами работали постоянно, а в спальне появился даже еще один, дополнительный. Я счищала черные пятнышки плесени, постоянно возникавшие на подоконниках, зная, что то же самое мне придется делать дома.