Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР

Центральное место в системе Колтунова занимает «медитативный» бег: «Это не просто бег. Ведущий постоянно дает настройку: “Чувствуете, какой чистый воздух? Как вольно дышится! Дыхание через нос – выдох длиннее вдоха. Нам хорошо, наши легкие, сердце, печень отлично работают”»[548]. По сути, это дополненный аутотренингом бег трусцой, ставший популярным уже в начале семидесятых после перевода на русский язык книги Гарта Гилмора «Бег ради жизни: Бег трусцой с Артуром Лидьярдом»[549]. О беге как о лучшей тренировке говорит Амосов, прекрасным способом вывода «шлаков и ядов» считает бег Микулин. Пропагандисткой бега является сподвижница Колтунова Галина Шаталова, ушедшая из Института космических исследований АН СССР ради чтения лекций о «здоровом питании» и придумавшая множество заповедей советского ЗОЖа («Если вы спешите или расстроены, за стол лучше не садитесь – проку от еды не будет, одни шлаки»[550], «Пить надо только до еды – не позже, чем за четверть часа. Пить во время еды – значит, разбавлять желудочный сок и слюну»[551] и т. д.); у самого Колтунова в КСП «Космос» бегало до четырех тысяч человек[552].

Медленный, размеренный, очень комфортный бег, не преследующий никаких целей, кроме «достижения здоровья», прекрасно характеризует атмосферу позднего застоя.

Все грандиозные проекты и утопические мечты давно кажутся смешными. В глобальном смысле ничего нельзя изменить, обновить и улучшить; всякое движение вперед непредставимо (да и не нужно), но зато можно бежать трусцой вокруг парка, чтобы сохранить и преумножить главную ценность эпохи – здоровье своего собственного тела. В журнале «Работница» упоминают о «старушках, бегающих трусцой»[553], в самой громкой книге 1980 года, романе «Альтист Данилов» Владимира Орлова, трусцой бегает демон, подорвавший здоровье на далекой планете («Кармадон, выяснилось, для бодрости духа утром не только упражнялся с гантелями, но и бегал трусцой в направлении дворца Шереметевых»[554]), трусцой бежит и главный герой знаменитого фильма «Осенний марафон» (1979) – запутавшийся в любовных интригах, мелких склоках, повседневном вранье, не умеющий ничего исправить в жизни, искренне не понимающий энтузиазма дочери (которая едет за романтикой на Север), но каждое утро совершающий десятиминутную пробежку ради оздоровления организма.

В эти же годы понятие «здоровья» начинает отрываться от понятия «болезни».

Множество «невероятных» процедур необходимы уже не для исцеления от того или иного недуга (как это было в пятидесятые) – здоровье ценно само по себе. «Врач будущего станет писать не “историю болезни”, а “историю здоровья”», – заявляет Алексей Катков[555]. Николай Амосов связывает здоровье не с болезнями, но со счастливой и, более того, комфортной жизнью, вводя специальное понятие УДК (уровень душевного комфорта): «Оптимальная жизнь – чтобы прожить долго и с высоким уровнем душевного комфорта»[556]. В известном смысле советские люди все ближе подходят к пониманию здоровья, данному в Уставе Всемирной организации здравоохранения: «Состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов»[557]. В то же время такую самоценность здоровья для граждан СССР можно рассматривать и как важный симптом, указывающий на тайную идеологию почти всего позднесоветского общества – общества, постепенно ставшего не только консюмеристским, но и криптобуржуазным.

Исторически культ здоровья (как и культ «комфорта»[558]) – культ именно буржуазный; Мишель Фуко убедительно объяснял, что идея «заботы о здоровье» есть «транспозиция в другие формы тех способов, которыми пользовалось дворянство, дабы маркировать и удержать свое сословное отличие; поскольку и дворянская аристократия тоже утверждала особость своего тела, но это было утверждение по крови, т. е. по древности родословной и по достоинству супружеских союзов; буржуазия же, дабы снабдить себя телом, напротив, посмотрела с точки зрения потомства и здоровья своего организма. <…> генеалогическая забота превратилась в озабоченность наследственностью»[559]. Европейская буржуазия «конвертировала голубую кровь дворян в хорошо себя чувствующий организм»[560]; но этой же буржуазной идеологией «хорошо себя чувствующего организма» оказываются охвачены к концу «длинных семидесятых» и жители Советского Союза. И если советское тело эпохи сталинизма должно было быть героически изувеченным (а-ля Павка Корчагин или Алексей Мересьев)[561], то во времена Брежнева, Андропова и Черненко все грезят о теле здоровом и целом.