Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири

Прошла зима. Студенты обещали писать, но вестей от них не было. Только уж к весне принес я нашему пану письмо из Ивлева с почтой. Его прислал бежавший студент. Один из трех он попался. Его посадили, мотали всю зиму по тюрьмам, теперь привезли в Тюмень, чтобы возвратить к нам на место.

Потом наступила весна, и студента, на самом деле, привезли к нам и снова сдали под расписку старосте. Молодой, кудрявый, но бледный, и сильно кашлял. Он в тюрьме заболей чахоткой. Пан опять взял его к себе, ходил за ним и все уговаривал бежать, и под осень студент опять убежал. А его опять схватили где-то, долго мотали по тюрьмам, и когда он снова вернулся к нам, то на нем уже лица не было. Прожил он у пана на воле всего недели три, да и умер. Мы здесь и похоронили его в лесу. Зарывали его могилу пан, я, да Анна, да еще ребята. Больше никого не было. Пан был расстроен, но не сдавался. — А все-таки, — говорит — хорошо, что он бежал. А вы, которые живете здесь, ненастоящие.

И вот теперь к вам пришел и говорит:

— Бегите, а то не успеете. А сам-то он успел. Дрова колет, детей учит. Хороший человек, а все говорит — «вы ненастоящие»…

После чаю хозяин ушел распоряжаться насчет лошадей. Оставшись один, я бросил пальто на свежевымытый пол у печки и лег навзничь и в моем воображении встал ссыльный повстанец с могучей фигурой, с лицом пророка, с острой тоской в глазах.

— Неужели, — думал я — через три года, когда кончится срок моей ссылки, я не уеду отсюда? Не может этого быть! За три года нельзя так переродиться. Повстанец прожил здесь не три, а 33 года, собираясь все время бежать. Дождался амнистии, уехал и вернулся назад. Нет, для меня, для нас, — это не страшно!..

Я открыл глаза от какого-то внутреннего толчка. Передо мной стоял уже не в воображении, а в натуре живой повстанец. Его глаза смотрели на меня ласково и даже, показалось мне, любовно.

— Умоляю вас, немедленно бегите! — говорил он, ставши на колени, наклонившись к моему лицу. — А то ваша родина не примет вас. Пока вы будете мотаться здесь, — она забудет вас и изменит вам. Вы будете думать, что она все та же, ваша милая, родная, а она уже за этот год, что вы прожили, совсем неузнаваемая. Торопитесь! Бегите! А то совсем застрянете.

И из его глаз упала слеза на мою щеку.

Я вскочил, пожал ему руку. Он взял ее обеими руками, долго тряс и жал, отвернувшись. Затем рванулся и убежал.

Когда я сидел опять в коробке, у ворот паскотины ямщик задержал коней, чтобы отворить их. Оглянувшись, я увидел, что нас догоняет повстанец. Я подождал его. Запыхавшись, он подбежал, заглянул мне в глаза, еще раз пожал и потряс мою руку и еще раз сказал тихим, умоляющим голосом:

— Бегите скорее! А то вы совсем не уедете отсюда…

Он поспешил домой, в свою сибирскую лачугу, среди могучего хвойного леса, где жил уже больше сорока лет, считая все кругом ненастоящим. А я поехал дальше по тракту на Тобольск на защиту в военном суде по делу о бунте в каторжной тюрьме № 2.

Анисимов С. С.

Исторический город [Ялуторовск Тобольской губернии]. М., 1930. С. 5–68.

Раздел II Отношения сосланных участников Январского восстания с администрацией и населением Сибири в свете польских мемуаров (составил Веслав Цабан, перевела с польского языка Светлана Мулина)

№ 1. Кс. Станислав Матрась — Путешествие в Сибирь по московским этапам в 1863 и 1864 годах

Ксендз Станислав Матрась — викарий из Кшешова Люблинской епархии. За контакты с повстанцами был приговорен к поселению в Восточную Сибирь. В Иркутск прибыл в апреле 1864 г., жил сначала в селе Ичоры, а затем в Чечуйске. В феврале 1866 года был переведен в Тунку. В 1875 году, притворившись больным, получил разрешение поселиться в европейской части России. Проживал в Ростове-на-Дону. Оттуда он переехал в Славяносербск, а в 1881 году уехал в Галицию и поселился в Заложцах (в настоящее время — Зализцы), где был капелланом сестер милосердия.

1