Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири

Упомянутые четыре товарища бывали по вечерам моими постоянными слушателями и отчасти, так сказать, совопросниками. Очень часто к ним присоединялись Муравский и Волосевич[227], о которых буду говорить ниже; довольно часто — Турцевич, тот мастер фехтовального искусства, о котором я упоминал впереди; почти всегда еще три-четыре человека, которые, заглянувши к нам, оставались послушать наше собеседование, иные — из любопытства, иные — от скуки, от нечего делать. Нарочно мы никогда никого не приглашали, но в секрете наших занятий отнюдь не держали; всякий желающий мог приходить и слушать. Однажды кто-то из таких случайных посетителей, сохранявший молчание во время нашего вечернего чтения, утром следующего дня подошел ко мне и высказал недоумение такого рода: — При ваших чтениях вы, когда приходится к слову, высказываете согласие с мнениями социалистов, выражаете сочувствие их стремлениям; между тем, главное содержание ваших чтений — книга по политической экономии. Как это у вас странно выходит: ведь социалисты — враги политической экономии, не признают ее. Я ответил ему: — Вы напрасно обвиняете социалистов во враждебном отношении к политической экономии и вообще к какой бы то ни было науке. Они осуждают многие черты нашего теперешнего экономического порядка; предлагают способы улучшить эти черты; другими словами — желают многих и важных перемен в теперешнем порядке производства и распределения предметов, относящихся к нашему материальному благосостоянию. Но эти-то желания перемен именно и налагают на них обязанность исследовать явления, подлежащие, по их мнению, или преобразованию, или совершенному упразднению. О каждом таком явлении надо же выяснить: какие причины вызывают это явление? пока явление существует, какое влияние оно оказывает на наш жизненный строй? когда это явление будет переобразовано или упразднено, какие от этого последствия можно предвидеть с несомненною достоверностью или, по крайней мере, с некоторою вероятностью? Ответы на все подобные вопросы — область политической экономии; социалисту невозможно пренебрегать этой наукой; без нее он, можно сказать, шагу ступить не может. Сделаю сравнение. Вы, насколько мне известно, у себя дома занимались сельским хозяйством. Если бы кто-нибудь захотел ознакомить вас с возникновением какой-нибудь болезни у человека, положим — чахотки, с ходом этой болезни, с проявлениями ее в различных органах нашего тела, со способами лечения — вы, наверное, отказались бы от такой медицинской лекции; вы сказали бы: «Да, зачем мне все это знать? ведь я ни себя, ни других лечить от чахотки не намерен; это по докторской части; они обязаны все это знать, а мне не надо, оставьте меня в покое». Вот то-то и есть: вам не надо, но доктора то обязаны знать. Социалисты — доктора в своем роде. Всякая партия, стремящаяся произвести важные перемены в строе народной жизни, может быть названа доктором, и правильнее всего — акушером; ее задача — облегчить родовые потуги существующего строя, содействовать благополучному рождению и укреплению новых порядков.

Случалось иногда, что вследствие каких-нибудь помех я не успевал приготовиться к обычному вечернему чтению, т[о] е[сть] не успевал проштудировать несколько параграфов трактата Милля. В таком случае я читал пред тою же маленькою аудиторией сочинение Пфейфера «Penossuschaftwesen» (Кооперация)[228]. Не могу припомнить, от кого я получил эту книгу: от «дядюшки» из Петербурга вместе с другими книгами, о которых я упомянул выше, или же из Кадаи от литератора Михайлова после обратной отсылки ему сочинения Робера «Historie de la classe ouvriere». Это сочинение Пфейфера представляло собою книгу страниц в двести с чем-нибудь; после небольшого теоретического вступления, которым эта книга как будто примыкала к трактату Милля (именно к превосходно написанной главе этого трактата — о вероятной будущности рабочего класса), следовало описание английских, французских и немецких кооперативных обществ разного рода: для закупа сырья, кредитных, потребительских и, наконец — производительных рабочих ассоциаций. Изложение было ясное, легкое, так что, раскрывши книгу и следя глазами за немецким текстом, я мог передавать этот текст тотчас же русскими словами, т[о] е[сть] читал своим слушателям, как бы русскую книгу.

5

Ко мне и к упомянутым мною четырем сотоварищам, интересовавшимся политическою экономией, при вечерних чтениях сочинений Милля и Пфейфера присоединялись, как я сказал, очень часто Муравский и Волосевич.