Участники

– Поехали, – говорит Маша, тянет меня за руку, и это как сигнал. Мы срываемся с места и убегаем в темноту. Чем дальше мы отходим от пламени, тем ярче оно кажется. Столб с каждым нашим шагом как будто становится все выше. От того места, где стоит машина, этот огонь достигает неба. Я думаю о том, что сквозь деревья этот пожар виден, как маяк.

Мы захлопываем двери одновременно, и я смотрю сквозь лобовое, как свет, похожий на пламя на могиле Неизвестного солдата, освещает бетонную конструкцию: по именам павших мечутся тени, яркие всполохи ложатся на летящие самолеты, георгиевские ленты и огромные мозаичные гвоздики.

Маша тихо, с выключенными фарами трогается с места. Мы выезжаем из парка другой дорогой.

Некоторое время мы едем молча.

– Если когда-нибудь твой текст будут экранизировать, в этом месте мы будем молча ехать, смотреть в окно и думать о своем. Если позволишь, я бы предложила саундтрек.

Маша что-то нажимает в телефоне, и звучат знакомые гитарные переборы.

– This is the end. Beautiful friend, – поет Джим Моррисон. – This is the end. My only friend, the end.

– Выключи, пожалуйста, а то меня сейчас вывернет, – говорю я, но вижу, как на лобовом стекле разгорается пламя над джунглями Вьетнама, на которые сбросили напалм.

– Тебе нужно будет завтра, точнее, уже сегодня, сменить все колеса.

– Да. Я знаю.

– И сделать максимально тщательную чистку салона и багажника.

– Да. Я уже записалась.

– Хорошо.

Мы снова молчим.

– Ты чудовище. В таком… греческом смысле.

– Как и ты, дорогой, как и ты, – говорит Маша и, протянув руку, пожимает мою.

– Конечно, – отвечаю я, не скрывая иронии в голосе, – для этого же и нужна семья.

Но возвращаю ей жест.

И до конца песни мы снова молча.

– Куда теперь?

– Хочу вернуться в караоке.

– Высади меня у «Набокова». У меня завтрак с Викой.

– У меня была очень тяжелая ночь, – говорит Вика, раскладывая салфетку на коленях, оправляя скатерть, трогая тяжелые приборы: пузатые ручки ножей и вилок, тонкий край тарелки.

Невысокого роста, с округлыми плечами, маленькими мягкими руками, с длинными темными волосами и синими кругами под глазами. Она похожа на Вику, которая применила фильтр старения в инстаграме, только поставила его не на тридцать лет, а всего на десять.

Мы заказали кофе, кашу, сок и разное еще.

Кофе принесли сразу.

– У моей подруги случился приступ паники. – Вика трет лицо ладонями, пытаясь проснуться. – Она мне написала в два ночи, я приехала, там ужас какой-то. Как я ее уговорила выйти – сама не понимаю. Мы поехали в больницу, ей там вкололи снотворное. Потом полночи я заполняла документы. Спала часа три в приемной, сидя. Она, несмотря на снотворное, пришла в себя. Хорошо, я была рядом, а то опять бы началось. Сидела ее успокаивала.

Она причем понимала, что это все не реальность, и эта ее паника – она… как сказать… не ненастоящая, а… не имеет под собой оснований, причины. Да. Для нее нет причины. Но это же трудно. Она сидела плакала. Я ее обнимала, говорила, что это скоро кончится, надо потерпеть.

Кошмар в общем.

Сейчас вроде стало получше. Утром она сама заснула, и врачи, видишь, отпустили, сказали, что проспит не меньше суток, что пик прошел. Так что я сейчас с тобой позавтракаю и домой. Мне тоже поспать хоть немного, в душ и обратно в больницу: вещи ей там привезти… что-то. Я не знаю еще. Не думала.

Но давай к делу.

Я прочитала главу, что ты мне отправил. Хочу сказать, что мне нравится. Я бы немного сократила твою философию, добавила бы больше феминизма, это сейчас актуально, и продала бы как интеллектуальный любовный гей-роман.

Не кривись. Это хорошая мысль. Подумай.

Ты уже решил, что будет в финале?

– Пока нет. Я точно знаю, что там будет еще сцена, где детектив приходит к жене Савельева и там такой образ распавшейся семьи, где все друг друга не выносят, но и разрешать ситуацию не хотят. Такие – травматические взаимоотношения, которыми люди научились наслаждаться, получать удовольствие, и они настолько сломаны, что боятся, что если что-то изменится, то, возможно, они перестанут чувствовать. Ну это мысль такая.

И потом думаю, что будет еще одна сцена гонок, ну вот эти «10 миллионов в секунду», в которых Андрей предложит Косте поучаствовать. Но я еще не решил, убью его или нет.

– Кого?

– Костю. Детектива.

– В смысле?

– Ну я думаю пока. Я еще не решил, кто убийца: Савельев, Саша или сам Андрей, но я думаю, что если это окажется Андрей, то он должен будет убить этого чувака.

Кстати, я же придумал название.

– Ну-ка?

– Noir.

– О.

– Ну такая, знаешь, русская версия, в которой жестокость иногда просто ради самой жестокости, а не какой-то презренной выгоды.

– Ага.

А помнишь, был такой анекдот про двух солдат, которые чинили проводку в детском саду и дети начали материться? Вот я процитирую одного из солдат и скажу тебе: Послушай, пожалуйста, меня: не убивай детектива.

Во-первых, нельзя убивать симпатичного персонажа. Он славный.