Участница свадьбы

Ф. Джэсмин все еще говорила, когда Беренис отодвинула тарелку и достала из-за пазухи сигареты. Она курила самокрутки, но носила их в пачке из-под «Честерфилда», так что можно было подумать, будто она курит покупные. Она отщипнула выбившийся табак и, прикуривая от спички, откинула голову, чтобы не обжечь нос. Над троицей, сидевшей за столом, повисло облако голубого дыма. Беренис держала сигарету большим и указательным пальцами — из-за ревматизма, особенно мучившего ее зимой, — мизинец и четвертый палец не разгибались. Она слушала и курила, а когда Ф. Джэсмин замолчала, наступила долгая тишина; потом Беренис наклонилась вперед и вдруг спросила:

— Послушай-ка! Ты что, видишь меня насквозь? Как ты сумела прочитать мои мысли, Фрэнки Адамс?

Ф. Джэсмин не знала, что ответить.

— Ничего непостижимее придумать нельзя, — продолжала Беренис, — до сих пор не могу прийти в себя.

— Я хочу сказать… — опять начала Ф. Джэсмин.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — остановила ее Беренис. — Вот этим самым уголком глаза, — она показала на красный краешек глаза, — вдруг что-то замечаешь. По твоему телу пробегает холодная дрожь. Ты оборачиваешься и видишь что-то. Нет, не Луди и не того, кого тебе хотелось бы видеть. И на какое-то мгновение ты словно проваливаешься в бездну.

— Да, — ответила Ф. Джэсмин, — именно так.

— Просто невероятно, — продолжала Беренис. — Со мной всю жизнь это бывало, но впервые я слышу, чтобы о таком рассказывал кто-то другой.

Ф. Джэсмин заслонила ладонью нос и рот, чтобы никто не заметил, как она польщена своей исключительностью, и скромно прикрыла глаза.

— Да, так бывает, когда ты влюблена, — продолжала Беренис. — Всегда. Не можешь выразить словами то, что чувствуешь.

Вот как начался их странный разговор без четверти шесть вечера в этот последний день. Впервые за все время они говорили о любви, и Ф. Джэсмин принимала участие в разговоре как человек, который знает, о чем говорит, и мнение которого заслуживает внимания. Прежняя Фрэнки смеялась над любовью, называя ее выдумкой, и не верила в нее. В своих пьесах она не упоминала про любовь и никогда не смотрела фильмы про любовь. Прежняя Фрэнки всегда ходила на дневные сеансы по субботам, когда шли фильмы о гангстерах, о войне и о ковбоях. Кто начал скандал в «Паласе» в мае этого года, когда в субботу показывали старый фильм «Камилла»? Фрэнки. Она сидела во втором ряду, и именно она первая начала топать ногами и засвистела в два пальца. Остальные зрители в первых трех рядах, купившие билеты за полцены, тоже затопали и засвистели, и чем дольше шел фильм, тем громче они свистели. Дело кончилось тем, что администратор вышел в зал с карманным фонариком и погнал всех свистунов по проходу на улицу. Они остались стоять на тротуаре, злясь, что их десять центов пропали зря.

Прежняя Фрэнки не признавала любви. А теперь Ф. Джэсмин сидела за столом, положив ногу на ногу, и, привычно постукивая босой пяткой по полу, кивала головой, соглашаясь с Беренис. И когда она тихо протянула руку к пачке из-под «Честерфилда», лежавшей рядом с блюдцем, в котором растаяло масло, Беренис не шлепнула ее по руке, и Ф. Джэсмин взяла сигарету. И Беренис, и она — это же взрослые люди, которым захотелось после обеда покурить. А Джон Генри Уэст склонил к плечу большую детскую головку, смотрел на них и слушал.

— Я расскажу вам одну историю, — начала Беренис, — это будет вам предостережением. Слышишь, Джон Генри? Слышишь, Фрэнки?

— Да, — прошептал Джон Генри и показал грязным пальчиком. — Фрэнки курит.

Беренис сидела, распрямив квадратные плечи и положив темные руки со скрюченными пальцами на стол. Она подняла голову и глубоко вздохнула, как певица, которая готовится запеть. По-прежнему доносились звуки настраиваемого пианино, но когда Беренис заговорила, ее печальный золотой голос наполнил кухню, и они перестали слышать пианино. Свое предостережение Беренис начала с давно известной истории, которую они слышали уже много раз. История о ней и о Луди Фримене, о давно прошедших временах.

— Надо вам сказать, что я была счастлива. На свете не было женщины счастливее меня, — начала она. — Ни одной. Ты слушаешь, Джон Генри? Я имею в виду всех королев, миллионерш и президентских жен, какого бы цвета ни была их кожа. Ты слышишь меня, Фрэнки? Во всем свете не было женщины счастливее Беренис Сэйди Браун.