Участница свадьбы

— Это имеет отношение ко всем людям и может служить предостережением.

— Но каким образом?

— Разве ты не поняла, чего я добивалась? — спросила Беренис. — Я любила Луди; он был первым, кого я любила. А потом я все время пыталась повторить свое первое замужество. Я же выходила замуж за осколки Луди, за то, что напоминало его. Просто мне не повезло, что все эти осколки оказались ненастоящими. Я хотела повторить то, что было у нас с Луди. Теперь ты понимаешь?

— Я понимаю, к чему ты клонишь, — сказала Ф. Джэсмин. — Но не понимаю, почему это должно быть предостережением мне.

— Значит, нужно тебе объяснить? — спросила Беренис.

Ф. Джэсмин не ответила — она чувствовала, что Беренис готовит ей ловушку и собирается сказать что-то, что ей не понравится. Беренис замолчала, чтобы закурить еще одну сигарету. Она медленно выпустила через нос две струйки голубого дыма, который лениво поплыл над грязными тарелками, стоявшими на столе. Мистер Шварценбаум играл арпеджио. Ф. Джэсмин ждала, и время тянулось очень медленно.

— Речь о тебе и об этой свадьбе в Уинтер-Хилле, — наконец заговорила Беренис. — Вот против чего тебя надо предостеречь. Я же насквозь тебя вижу. Мне твои серые глаза что стекло. И вижу я за ними большую глупость.

— Серые глаза как стекло, — прошептал Джон Генри.

Но Ф. Джэсмин не могла позволить, чтобы кто-то видел ее насквозь и заставил опустить глаза. Прищурившись, она не отвела взгляда от Беренис.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, я все прекрасно понимаю. Ты думаешь, что завтра в Уинтер-Хилле произойдет что-то необыкновенное и ты будешь там главной. Ты думаешь, что войдешь в церковь между братом и его невестой. Ты думаешь, что главной на свадьбе будешь ты, и бог знает, какую еще чепуху ты думаешь.

— Нет, — ответила Ф. Джэсмин, — я вовсе не думаю, будто пройду по церкви между ними.

— Я тебя насквозь вижу, — сказала Беренис, — не спорь.

— Серые глаза как стекло, — повторил Джон Генри еще тише.

— А предостережение мое вот в чем, — продолжала Беренис. — Если ты начнешь влюбляться во всякие нелепости, чем ты вообще кончишь? Поддашься этой мании один раз, ну и пойдет, и пойдет… Что тогда с тобой будет? Так ты до конца жизни и станешь примазываться к чужим свадьбам? Что это за жизнь?

— Мне противно слушать людей, у которых нет ни капельки ума, — заявила Ф. Джэсмин и заткнула пальцами уши, но не очень плотно и продолжала слушать Беренис.

— Ты сама себе расставляешь ловушку, и кончится такая забава бедой, — говорила Беренис, — ты это знаешь. А ведь ты неплохо кончила седьмой класс, и тебе уже двенадцать лет.

Ф. Джэсмин не стала говорить о свадьбе, а выдвинула самый сильный довод, она сказала:

— Они возьмут меня с собой. Вот увидишь.

— Ну, а если нет?

— Я уже сказала, — ответила Ф. Джэсмин, — я застрелюсь из папиного пистолета. Но они меня возьмут. И мы сюда никогда больше не вернемся.

— Я пытаюсь говорить с тобой серьезно, — заявила Беренис, — но, видно, все впустую. Тебе очень хочется страдать.

— Откуда ты это взяла? — сказала Ф. Джэсмин.

— Я знаю твой характер, — ответила Беренис. — И ты будешь страдать.

— Ты просто завидуешь, — ответила Ф. Джэсмин. — Тебе не хочется, чтобы я радовалась, потому что уезжаю из этого города. Ты хочешь испортить мне настроение.

— Просто мне не хочется, чтобы ты потом расстраивалась, — сказала Беренис. — Да только все без толку.

— Серые глаза как стекло, — в последний раз прошептал Джон Генри.

Шел седьмой час вечера, и долгий день начал угасать. Ф. Джэсмин вынула пальцы из ушей и устало вздохнула. Вслед за ней вздохнул Джон Генри, а закончила Беренис долгим тяжелым вздохом. Мистер Шварценбаум сыграл короткий вальс, но, видимо, ему пока не нравилось, как настроено пианино, потому что он опять начал повторять одну и ту же ноту. Опять он проиграл гамму до седьмой ноты и повторял ее снова и снова. Ф. Джэсмин больше не следовала глазами за музыкой, но Джон Генри продолжал это занятие, и, когда настройщик начал повторять последнюю ноту, Ф. Джэсмин увидела, как мускулы у него на попке напряглись, он замер на стуле и, подняв глаза к потолку, ждал.

— Все дело в последней ноте, — заявила Ф. Джэсмин. — Если сыграть все ноты от ля до соль, то кажется, что разница между соль и следующим ля очень большая, гораздо больше, чем между двумя любыми нотами в октаве. А на клавиатуре они расположены рядом. До, ре, ми, фа, соль, ля, си. Си. Си. Си. Можно с ума сойти.

Джон Генри улыбался.

— Си-си, — шепнул он и дернул Беренис за рукав. — Ты слышала, что сказала Фрэнки? Си-си.

— Замолчи-ка! — прикрикнула на него Ф. Джэсмин. — Перестань воображать всякие гадости!

Она встала из-за стола, но не могла придумать, куда пойти.

— Ты не объяснила про Уиллиса Родса, — сказала она. — У него тоже был раздавленный палец, пальто или еще что-нибудь?

— Господи! — неожиданно воскликнула Беренис, и в ее голосе прозвучало такое удивление, что Ф. Джэсмин вернулась к столу. — Вот это действительно была история, от которой волосы дыбом могут встать. Так я, значит, никогда не рассказывала вам про то, что у меня вышло с Уиллисом Родсом?