Учебка. Армейский роман (СИ)

— Хорошо, когда свой наряд в столовой! — весело воскликнул Петренчик, уписывая за обе щеки принесенную добавку.

— Так может нам почаще своих людей в нужные наряды посылать? — поинтересовался Гришневич.

— Если каждый раз по лишнему бачку с кашей будет, то можно, — охотно согласился Петренчик.

— Так я, Петренчик, тебя завтра и пошлю, если тебе такое нравится. Хочешь?

— Никак нет, я просто пошутил, — смутился Петренчик.

Гришневич в ответ лишь засмеялся, довольный своей шуткой.

Себя наряд по столовой тоже не обидел и Тищенко вновь, как и в первый раз, до отказа набил живот кашей.

В моечной, где работали казахи, стоял страшный грохот. Казалось, что Мухсинов с Хусаиновым не моют посуду, а играют ею в футбол. На самом же деле они просто сортировали грязные миски и бачки. Покончив с сортировкой, они принялись за мытье, а чтобы работа шла быстрее — в два голоса запели какую-то протяжную казахскую песню.

— Теперь будут выть, как волки, до самого конца работы! Вот «чурбанье» тупорылое! — зло проворчал Шкуркин.

Его ряд был рядом с рядом Тищенко, и курсанты мыли пол в непосредственной близости друг от друга.

— Просто свою песню поют. Мы ведь тоже поем песни, когда работаем, — Мухсинов был хорошим приятелем Игоря и курсанту были неприятны нападки Шкуркина на казахов.

— Так ведь мы ПЕСНИ поем, а они — всякий бред! Они, по-моему, что видят, о том и поют: «Я иду по мой кишлак, тупорылый, как ишак!»

— Нет, у них самые настоящие тексты, как и у нас. А про то, что видят, не они поют, а разные северные народы — якуты, чукчи разные, — пояснил Игорь.

— Какая разница — что «чурка», что чукча?! Все они тупорылые и узкоглазые! — не унимался Шкуркин.

— Нормальные они. Почему это тупорылые? Среди любого народа есть разные люди, просто у них немного пониже уровень цивилизации. А Мухсинова, который поет, я хорошо знаю — он хороший парень! — убежденно возразил Игорь.

— Мало ты их знаешь, а я с ними еще на гражданке хорошо познакомился. Ну, да ладно — поживешь с ними больше, сам поймешь, что я прав, — Шкуркин обиделся за невнимание к своей точке зрения и перестал разговаривать с Игорем.

Тищенко всегда тянулся ко всему новому и к тому же был воспитан на брежневской идее советского народа, поэтому ему были противны расистские нотки, зачастую проскакивающие у его сослуживца. Шкуркин двигался чуть впереди Игоря и вместо того, чтобы собирать грязь тряпкой, он размашистыми движениями, как бы невзначай, загонял ее на территорию Тищенко. Игорю приходилось собирать грязь чуть ли не за двоих. Тищенко несколько раз порывался возмутиться, но, взглянув в очередной раз на недовольно сопящего Шкуркина, все же отказывался от своих первоначальных намерений. Собственная нерешительность, граничащая с трусостью, привела Тищенко в бешенство, и он уже решил несмотря ни на что поругаться со Шкуркиным, но тут его внимание привлекли Сапожнев и повар Курбан, вышедшие из варочного цеха. Они о чем-то громко и раздраженно спорили. Впрочем, Сапожнев говорил довольно тихо, а вот Курбан почти кричал, пустив в ход свой горячий южный темперамент.

— Да кто ты такой?! — неожиданно громко крикнул Курбан и подошел к Сапожневу вплотную.

Было хорошо видно, что Сапожнев заметно сдрейфил. Младший сержант отступил на шаг назад и нервно ответил:

— Дежурный по столовой.

— Дежурный?

— Дежурный.

Курбан снисходительно улыбнулся и несколько раз с силой хлопнул Сапожнева по спине:

— Ты думаешь, если сэржянт — все можьно?! Я тебя знаю — ты совсем молодой, первый год служишь! Если нормальный язык не понимаешь, я могу тебе по другому обяснит!

Сапожнев сбросил руку Курбана и отошел еще на один шаг назад:

— Не надо мне ничего объяснять!

— Ой, смотри, а то я тебя в бачок с каша могу сунуть, если ты нормалный язык нэ понымаешь! — пригрозил Курбан и вновь вернулся в варочный цех.