Учебка. Армейский роман (СИ)

— Сегодня ночью ожидается тревога. Она может быть и в двенадцать, и в два, и без десяти шесть. Поэтому вы все должны знать, как надо действовать. По сигналу «тревога» я скомандую: «Взвод, подъем!». Услышав эту команду, вы должны одеться за сорок пять секунд и через минуту, как обычно, стоять в проходе. В это время несколько человек будут заниматься светомаскировкой — завешивать окна своими одеялами. Остальные направляются по команде к оружейке и получают свое оружие и оружие соседей, которые в это время будут завешивать окна. Сразу назначим, кто у нас будет завешивать: наше окно — курсант Доброхотов, как самый высокий на нашем ряду. Соседнее — Петренчик. За Доброхотова оружие получает Гутиковский, а за Петренчика — Лозицкий. На той стороне окна завесят Федоренко и Стопов, а оружие вместо них получат Албанов и Мазурин соответственно. Обязательно берете с собой вещмешки, которые отвяжете от кроватных сеток. Посмотрите, чтобы у каждого в вещмешке была паста, зубная щетка, мыло и полотенце. Тревога — это далеко не так страшно, как вы думаете. Просто все нужно делать быстро и согласованно. Возможно, пойдем на марш-бросок. Сразу предупреждаю — при тревоге не может быть никаких больных! Есть только живые и мертвые! Это особенно касается Тищенко, Фуганова и еще некоторых клиентов, — сержант посмотрел на Сашина, но так его и не назвал.

— И еще — зачет будет по последнему в роте. Наша задача — в полном вооружении построиться пред казармой. Слышишь, Кохановский?

— Так точно.

— Смотри. Если не дай Бог будешь последним — из нарядов не вылезешь! Остальным — то же самое! По тревоге в казарме остается только внутренний наряд — дежурный по роте и дневальные. При получении оружия не суетиться, особенно, когда будете вбегать и выбегать через решетку оружейки. Обычно здесь больше всего бывает случаев, когда курсанты бьют в спешке друг друга частями автоматов и локтями. Хоть это и не специально, но надо быть повнимательнее. А то в прошлом году, когда я еще был курсантом, одному ленинградцу чуть глаз не выбили…

Гришневич коротко рассказал о том, что нужно брать с собой из оружейки и отпустил взвод, потому что скоро должна была начаться программа «Время».

Глядя на экран, Игорь совершенно не следил за тем, что там происходило. Все его мысли были заняты предстоящей тревогой. Сразу же вспомнилась хорошо знакомая с детства картина тревоги в воинской части: пронзительно, чрез равные промежутки времени, взвывала сирена, периодически загоралась красным светом табличка с надписью «тревога». Вскакивали еще несколько секунд назад крепко спавшие солдаты и, торопливо хватая оружие из пирамид, выбегали на улицу. Решетку оружейки почти никогда не показывали, и до армии Игорь был уверен в том, что пирамиды с оружием в казарме располагаются прямо в кубриках.

После вечерней поверки курсанты активно обсуждали свои действия по сигналу «тревога» вместо того, чтобы готовиться ко сну.

— Надо что-то с вещмешками делать!

— То есть? — не понял Тищенко Антона.

— Слишком много времени уйдет на то, чтобы отвязать их от кровати. А если случайно какой-нибудь узелок затянется, то тогда уж точно залететь можно. А залетать нам никак нельзя, особенно тебе, Тищенко!

— Согласен. А что мне делать? — вздохнул Игорь.

Он вдруг очень отчетливо представил себе, как не сможет развязать вещмешок и сержант обругает его при всех последними словами. «На говно, Тищенко! На говно!», — Игорь даже встряхнул головой, до того реально и отчетливо он услышал вопль разъяренного Гришневича.

— Ты чего? — удивился Лупьяненко.

— Да вот — представил реакцию сержанта.

— Да уж, Говнище тогда тебя точно с говном съест! У меня есть предложение — зови сюда Туя, ему тоже скажем.

Когда все трое были в сборе, Лупьяненко торжественно объявил свой план:

— Мы их заранее отвяжем — только засунем лямки за решетку, чтобы было не видно. Глядишь — минуту-другую лишнюю выкроим! И надо заранее туда все положить: пасту, щетку, чтобы потом не копаться.

— Чего это вы тут шепчетесь, а? — поинтересовался Гутиковский.

— Ничего. Тебе больше всех надо знать? — не очень приветливо ответил Лупьяненко.

— А что — спросить нельзя?

— Можно, только не надо слишком любопытным быть!

— Да ложил я на тебя! Пойду, лучше зубы почищу.

— Иди, Гутиковский, иди, — равнодушно пробормотал Антон.

— Чего это ты с ним так? — поинтересовался Тищенко.

— Он трепаться начнет. А там, глядишь, и спросит у сержанта какой-нибудь придурок вроде Кохановского, можно ли вещмешки заранее отвязывать.

— Так, может, Гришневич разрешит? — возразил Туй.

— Может и разрешит, а может и нет. Чем меньше людей будут про это знать, тем будет лучше для нас.

— Может так, только как-то не совсем хорошо с Гутиковским вышло…, — задумчиво сказал Туй.

— Переживет — не барышня! Чего он нос сует? Я же не спрашиваю, о чем он с Каменевым и Резняком разговаривает. И к тому же он меня послал…

При помощи последнего аргумента Антон окончательно убедил своих товарищей в том, что поступил совершенно правильно.