Учебка

«Урфины» были теперь куда ближе. И Плюх сумел разглядеть, что на головах у них были вовсе не шлемы. Это сами головы и казались дрожащими, будто ртуть, зеркальными каплями. А голые тела этих людей как будто покрывала блестящая прозрачная пленка. То, что это были именно люди, было понятно, например, по татуировкам. В двадцать втором веке такими откровенными глупостями никто, понятно, не занимался, но за последнее время косморазведчик насмотрелся подобного «творчества» в избытке. И это сочетание человеческого снизу и откровенно чуждого сверху вызывало по отношению к «урфинам» крайне отталкивающее, близкое к омерзению впечатление. А когда Егор разглядел среди мужских тел также и женские, испытал откровенное отвращение. Потому что уродливое с прекрасным не только не сочетается, а становится вдвойне, втройне уродливым.

– Гляди-ка, точно у них дела плохи, коли женщин набирать стали, – сказала вдруг лежавшая по правую руку Илона.

– У кого «у них»? – сглотнул разведчик. – Куда набирать?

– А ты еще не понял? Этих «урфинов» в Лазаревском и готовили. Может, и еще где. То бишь там их набирали, снимали головы и направляли далее, где уже вот этих делали.

– Правильно ты просекла, – уважительно сказал Злыдень. – Так оно, скорее всего, и есть, веришь-нет? Только теперь все, хорош трепаться. Пора и пострелять. У вас, смотрю, оттуда еще машинки? А здесь вот «Маши» выдают. Рекомендую. – И он, нажав на спусковой крючок винтовки, выдал по цепи «урфинов» хлесткую очередь.

Глава 19

Плюх заметил: несмотря на то, что наступали «урфины» длинными прямыми шеренгами, попасть в них было достаточно трудно. Создавалось впечатление, что они не просто видели наведенное на них оружие, но и просчитывали вероятные траектории полета пуль, успевая вовремя отклониться, чуть замедлиться или ускориться. Но делалось это так быстро и практически незаметно, что создавалось впечатление их сильной везучести. А то и неуязвимости, особенно когда стопроцентно удачный произведенный в голову выстрел не причинял противнику никакого вреда. Впрочем, насчет их блестящих голов вопрос был отдельным – возможно, никакие пули этим ртутным каплям и впрямь были не страшны. Чего все-таки нельзя было сказать о телах. Хоть и редко, но пули в них все же попадали. Особенно когда по ним стреляли в упор; тут уж замедляйся-ускоряйся – ничего не поможет. Как ни рассчитывай траекторию, а увернуться уже нельзя, разве что прыгать в сторону, так там идут другие, да и тогда нужно иметь нечеловеческую силу, чтобы совершить столь быстрый прыжок, но «урфинские» тела определенно раньше принадлежали людям.

Косморазведчик пришел к логичному выводу, что эти ртутно-блестящие головы-капли представляют собой нечто вроде мощных компьютеров. Но чуть позже его посетила иная мысль: «А что, если эти мерзкие нашлепки на плечах «урфинов» – всего лишь приемо-передающие устройства, вроде камер с обратной связью: посылают куда-то в единый центр управления картинку и звук, а уже там некий суперкомпьютер производит мгновенную обработку полученных данных и отправляет назад нужные команды». Это весьма походило на правду. По крайней мере, такая гипотеза была ничем не хуже той, что «урфины» – автономно действующие запрограммированные биороботы. Хотя, ничто не мешало объединить эти версии. Ведь приему или передаче сигнала могло что-то помешать – и тогда было бы очень кстати, чтобы солдаты какое-то время могли выполнять свои функции автономно.

Разумеется, Плюх не занимался этими размышлениями так последовательно – мысли скакали в его голове лихорадочно, под стать динамике боя. А вопрос об уязвимости неприятельских тел и вовсе не являлся теоретическим предположением – разведчик лично уложил двух «урфинов» прямыми попаданиями «в корпус». Сначала, как и планировал, Егор старался целиться в ноги и руки, но вскоре понял, что это малоэффективно, практически бесполезно. Да и воспринимать неприятельских солдат как живых людей он перестал очень быстро. Они не были живыми людьми. Точнее, были, но раньше, до того, как их головы заменили блестящими нашлепками. Теперь перед ним шагали всего лишь куклы, марионетки, у которых не осталось ничего человеческого – даже тела́, покрытые блестящей пленкой, выглядели пластиковыми.