Учебник по химии

На меня бегут сразу двое, с рогатинами. Да, мою бедную конягу они бы завалили на раз-два, а я оказался бы в плотной свалке. Но теперь у них уже так легко отвоевать не получится: я сам срываюсь им навстречу, отражаю левую рогатину щитом, а правую — мечом. В два шага я оказался за их спинами, при этом успев достать правого кончиком меча: ударом наотмашь по незащищённому затылку. Тут же делаю разворот вслед мечу, пользуясь тем, что он силой свой массы потянул меня назад, и вторым ударом убиваю левого напавшего, по шее лезвием, благо он задержал шаг и начал разворачиваться ко мне, вместо того, чтобы улепётывать вперёд во все лопатки, не оглядываясь. Всё-таки с рогатиной на меня ходить — это гиблое дело: я же не скворог вам какой-нибудь.

— А-а-а-а-а-а!!! — а это уже наш Гном вошёл в боевой азарт, причём, будучи трезв, аки воробушек.

Он меня удивил! Как и я, Гном поторопился спешиться, но его успели ранить: щека оказалась окровавленной. Видимо, эта обидная рана и довела его до бешенства: он, рассвирепев, ударил ранившего его кулаком по морде, а потом пригвоздил лежачего копьём, как жука иголкой. После этого вырвал одной рукой копьё (а это, поверьте мне, вовсе не так просто, как кажется), и попёр напролом, орудуя им, как боевым шестом. На моих глазах он ударил одного из разбойников тупым концом в живот, приподнял над головой, как копну сена вилами и перебросил себе за спину, да так далеко, что бандит долетел аж до леса. Пожалуй, я зря считал, что нас «полтора человека» — озлобленный Гном один стоил десятерых! И ведь виртуозом он не являлся: просто лупцевал всех от души направо-налево, нанося либо удар древком по голове, либо делая врагу рану остриём копья, как ножом, но никто ничего не мог противопоставить его тактике! Мечом Гнома было не достать, а его копьё оказалось толстым, и одним махом перерубить его не удавалось, — тем более, что Гном старался отводить удары, а не пытаться их выдержать.

Появился противник со щитом, опасный для Гнома — этого я отвлёк на себя. Свои седые волосы он заплел в маленькие косички, что делало его уязвимым, если бы драка дошла до рукопашной: такую вызывающую роскошь могли позволить себе только опытные бойцы, полностью уверенные в себе. Ведь за эту косичку удобно ухватить… Но мой враг явно не собирался допускать мои ладони к своей голове, и орудовал мечом легко, кружась вокруг меня, как в танце. Вот ведь чёрт, не простых разбойников принесло сегодня на нашу голову, а явных наёмников. А, раз так, то, значит, их кто-то на нас навёл: наёмники не будут сидеть в лесу, нападая на всех путников подряд — они идут только на конкретную цель, достаточно для них заманчивую.

Патлатый отнял у меня слишком много времени. Рубиться с ним можно было хоть до темна, пока у одного из нас щит не развалится или меч не переломится. Я бросился бежать к телегам, разбойник-наёмник — за мной.

Так, шаг, ещё шаг — и я заскакиваю на самый верх подводы, искоса наблюдая за преследователем, стоя к нему спиной. Он добежал и с азартным вожделением, оскалившись, со всего плеча махнул мечом, перерубая мне ноги. Я подпрыгнул и, сделав кульбит через его голову назад, за его спину, ткнул его сзади в поясницу. Он застыл в полуобороте, так и не успев встать ко мне лицом к лицу; хриплый клёкот досады вырвался из его груди. Я вырвал меч и отрубил ему голову.

Мой бывший учитель фехтования говорил мне: если ошеломил врага — значит, убил. Никакой неожиданный фортель противника не должен вызвать у тебя изумление и хотя бы мимолётное замешательство: нужно быть постоянно в движении. Патлатого мой обратный прыжок с уходом от удара удивил, и он растерялся, не готовый к подобной акробатике. Поэтому и погиб. Теперь будет в лучшем мире оправдываться перед знакомыми, что, мол, обозники не должны так прыгать…

Гном навёл ужас на тех, кто напал на хвост обоза; мне оставалось только отогнать разбойников от его головы. Я заскочил на другую подводу и ударил сзади мечом бандита, увлечённо ковырявшего соломенное покрытие груза:

— Ну, кому ещё пожрать хочется! Подходи по одному!

Кто-то кинулся ко мне, замахиваясь — я пнул его сапогом в лицо, соскакивая наземь. Затем рубанул упавшего мечом по бедру: вот пусть теперь воюет, как сможет.

Как я говорил, среди напавших щитов почти ни у кого не оказалось. Раненый мной в ногу щит имел, но уже не имел желания продолжать. Те, кто пришли с топорами и рогатинами, быстро охладели к драке и кинулись наутёк. Наёмники, затравленно переглянувшись меж собой, тоже стали пятиться к лесу:

— Уходим!.. Уходим!..

И бросились врассыпную.

Наш Гвоздь, припёртый вместе с лошадью к поваленному поперёк дороги дереву, отчаянно отмахивался копьём. На его счастье, на дерево никто сзади не залез и горло ему не перерезал. А спереди пешие разбойники достать его не смогли: почему-то к Гвоздю никто с рогатиной так и не подошёл; наверное, из-за меня. Мечи и топоры против копья оказались коротковаты. Покружив вокруг нашего конного стражника, два бандита тоже бросились бежать, догоняя товарищей.