Всё закончилось быстро: я даже испугаться по-настоящему не успел и не вспотел. Начал озираться: все возничие лежали под телегами, как я их и учил, но среди них, оказывается, прилёг кто-то и из охраны. Наверное, чтобы тем не скучно было. Я, ругаясь, начал пинками их выколачивать на свет божий.
Бандиты, раненые Гномом, корчились кто где. Разошедшийся стражник рвался порешить их до конца, но я обхватил его сзади:
— Стой, ты! Надо же всех допросить! А вы, лодыри, чего стоите, яйца чешете?! Быстро давайте хватайте их! Мне, что ли, всё за вас делать?!
Сконфуженные охранники вмиг осмелели, когда надобность в сражении отпала, и принялись с показным усердием бить и вязать раненых пленников, вымещая на них мои пинки. Я только сплюнул.
Один из охранников впал в ступор. Это бывает, особенно в первом бою. Его всего свело судорогой, он угрожающе отмахивался топором, хотя никто на него уже не нападал, и всё никак не мог остановиться. Парнишка оказался молодой, зелёный, вот и не справился с чувствами. Но зато, молодец, прятаться не полез, — в отличие от своих более старших товарищей. Я обхватил сзади и его, сжав до хруста костей:
— Ну-ну, пацан, угомонись ты! Всё, всё кончено! Отставить, я сказал! Вот так… Бросай топор: своих порубишь.
Вот так и ходил по полю боя взад-вперёд: кото-то успокаивал, а кому-то втык давал. Четверо охранников и двое возничих убито, один возница ранен, стрелой. Я, когда щит перебрасывал, тоже свист возле уха слышал. Стоял бы неподвижно — словил бы родимую в голову. Да, легко, очень легко мы отделались. Наверное, вражеские лучники растерялись, когда мои мужики посыпались наземь, едва услышав предсмертный хруст падающего дерева, и поэтому сделали много промахов. Обычные ж крестьяне так бы и сидели на возках, рот разинув, заманчивыми мишенями для стрел.
Но зато разбойники в атаке оказались не промах… Одного моего охранника убили стрелой, но зато остальных троих, что называется, на мелкие куски порубили. Как хоть парнишка этот живой остался? — не иначе, топором махал со страху, как пчёлка крыльями. Как знать, если бы ещё и эти двое трусов под возами не отлежались, — остался бы я тогда совсем без охраны, с одним уцелевшим пареньком и двумя своими сотоварищами по прошлой городской службе…
— Во, смотрите, — начал бахвалиться Гвоздь, показывая свой щит с двумя торчавшими из него стрелами. — Чуть не порешили, сволочи.
— А в меня попали, — угрюмо пробасил Гном, зажимая щёку. — Больно как, зараза. Саднит.
— Иди к мужикам: у них от ран мазь есть. Пусть перевяжут.
— Ага, — и Гном, зажав щёку как при зубной боли, потопал к обозу.
— Э, да у тебя в щите стрела торчит! Ты в спину не ранен? — это уже я крикнул ему вслед.
— Где? — Гном снял свой щит и поставил на землю. — Вот зараза! Насквозь доску пробила. А я-то думаю: что там в спину колет, — заноза, что ли? Блин, рубашку порвал.
— У тебя там и кровь на спине, — подсказал я. — Давай тоже на перевязку.
— Да? Точно: кровь, — и Гном с досадой посмотрел на свои испачканные красным пальцы, которыми только что чесал себе между лопаток.
Я послал несколько возниц и уцелевшего охранника в лес, чтобы не проморгать повторное нападение. Сам же взялся допрашивать двух схваченных бандитов.
Они лежали, раненые и связанные, на обочине.
— Вы откуда такие взялись? — спросил я того, кто выглядел храбрее.
Тот сплюнул. Я рубанул его мечом по колену — он взвыл и скорчился.
— Вы откуда такие взялись? — спросил я второго.
— Мы… эта,…- тот испуганно стал извиваться, как будто я уже замахивался. — Из Вудриверы.
Почему я не был удивлён?
— Кто вам сообщил про наш обоз?
— Так эта… гонец прибыл…
— Что за гонец, откуда?
Мало-помалу, пленник рассказал всё. Да, из того самого села, откуда мы вышли с обозом, прискакал гонец и сообщил дату нашей отправки. А Вудривера — вовсе не такое уж и забытое место. Если Пресветлый его и забыл, то Нечистый помнил очень хорошо. Фактически, эта деревенька превратилась в пиратскую гавань, где «капитаном» стал — кто бы вы думали? — конечно, родной брат нашего хлебосольного сельского старосты. Там, в заброшенных домах, жили дезертиры, беглые преступники и всякий сброд. Жили, как ни странно, и «обычные» жители: запуганные и не смевшие никуда выезжать, чтобы их оставшихся родных не прикончили. Но их, и правда, осталось мало: всего-то семь домов.
Одним словом, Вудривера превратилась в одну большую «малину», где стоял и свой кабак, в котором имелись и азартные игры, и продажные девки, жившие тут постоянно. А наш обоз, значит, предназначался ей для кормления… Нет, ну живут же люди, а?! — как у Пресветлого за пазухой. Готов поспорить, что и последнюю перепись населения там прошли без проблем. Ну, ничего, благодать для них закончилась. А со старостой я постараюсь рассчитаться лично сам.
Пока мы с разбойниками болтали по душам, мои мужички азартно добили оставшихся раненых бандитов, с которыми разговаривать было невозможно из-за их тяжёлых ран. Ведь могут же, когда захотят, а в селе такими скромными чистоплюями прикидывались, что как будто бы и обыкновенную петлю им сделать не по силам. Эх, люди!