Учебник рисования

Гражданские права (прибавочная свобода) циркулировали на мировом рынке — в то время как основной запас свободы оберегался тщательно. Бумажки гражданских прав, расходуемые в Багдаде или Волоколамске, Белграде или Праге, могли в одночасье обесцениться: случится годовой переучет, прекратит существование Организация Объединенных Наций, перейдет в иной статус Европейский Совет — и надо печатать бумажки новые, с другими водяными знаками. Подлинная золотая свобода лежит в сейфах, в тяжелых золотых слитках, она не подвержена инфляции. Мудрость привилегированного общества состоит в том, чтобы золотой запас свободы на плебеев не тратить — свобода припрятана в надежном месте в надежной стране и, как и положено золотому запасу, является своего рода обеспечением бумажных прав. Считается, что обладатель бумажек может явиться в банк и, предъявив свои гражданские права, получить соответствующий эквивалент золотой свободы — например, акции «Бритиш Петролеум». Увы, на практике дело обстоит иначе — бумажные права приходят в негодность, их требуется переоформлять, и на это уходит жизнь.

История гражданской войны в Испании, выписанных Республике бумажек и отсутствие обеспечения таковых — вот простая иллюстрация вышесказанного.

В пятидесятом году, когда резолюция ООН 1946 года, осуждавшая Франко, была отменена — и каудильо вышел кругом прав, Индалесио Прието ушел с поста председателя социалистической партии Испании. Уходя, сказал: «Я потерпел полное поражение. Я заставил свою партию поверить демократическим державам, которые не заслуживают этого доверия, как они только что продемонстрировали. По моей вине моя партия стала жертвой иллюзии, которой я был ослеплен». Прието сказал только одно: бумажки гражданских свобод обесценили, а к золотому запасу свободы нас никто не подпускал.

Сама свобода портится тоже — но на других основаниях.

Общество, которое бережет свое право и не бережет чужого, охраняет свою свободу и не охраняет чужую, — такое общество неизбежно превратит свободу в инструмент наживы и насилия. Иными словами, свобода перестает быть собственно свободой. Такая свобода не принесет блага и тому, чьим инструментом она является: такая свобода разъедает привилегированное общество — делает его паразитическим. Так золотой запас, поставленный в зависимость от оборота фальшивых банкнот, теряет стоимость. Впрочем, этот финал — в столь отдаленной перспективе, что тревожиться не стоит. До того как пасть, свободное общество успеет пожрать все вокруг себя, использует мир, как только сможет, оставит, подобно свободным гуннам, неуклонно идущим вперед, — вырубленные леса, выпотрошенные шахты, сухие русла рек.

Следует ли считать такую свободу — желанной? Для большинства лишенцев это было очевидно.

XV

Знаменитая инсталляция Стремовского «Свободный полет» была создана в эти закатные дни. Художник соорудил из фанерных щитов подобие жалкого жилища уроженца окраин: убогая кровать, драные обои. Из этого ада следовало убежать — и вот в центре помещения Стремовский установил подобие катапульты, сделанной из подручных материалов: подтяжек, пружин от матраца и т. п. Дыра в потолке указывала на то, что обитатель комнаты воспользовался изобретением и улетел на свободу. Вырвался все-таки! Зрители сочувственно оглядывали произведение — им тоже хотелось улететь. Коттедж в Переделкино, конечно, мечта, но лучше бы: катапультой — на Майорку.

Инсталляция пользовалась невероятным успехом — ее экспонировали все музеи мира и свободолюбивый мессидж ее отозвался в сердцах испуганных граждан. Да, бежать! Да, на свободу! Да, улететь через потолок!

— И куда ты улетишь? — спросил Струев у коллеги.

Стремовский, слегка ошалевший от заслуженной славы, ответил рассеянно:

— На свободу, куда ж еще?

— Это хорошо, — сказал Струев, потом добавил: — Дурак ты, Стремовский.

Стремовский даже не обиделся — слишком велико было признание его достоинств, чтобы реагировать на брань завистника. И Шайзенштейн, и Роза Кранц, и Люся Свистоплясова — все признали в нем гения. Вот кто воплотил мечты интеллигенции! Бежать! Драпать во все лопатки на свободу!

Подтверждая эту тенденцию, уехал наконец в направлении подлинной свободы гомельский мастер дефекаций — он был зван с представлениями своими в Германию. Там, ходя по зеленым холмам тропами романтиков, обдумывал мастер свои новые опусы, присматривался — под какой кустик присесть.

— Посмотрите вокруг, Соломон, — говорил профессор Татарников, — крысы бегут с корабля. Для чего вы связались с этими… — он увидел, что помимо них с Рихтером в комнате присутствуют деятели из Партии прорыва, и закончил мягко, — с этими горлопанами? Мне, пьянице, все равно, где пить, — но вы?