Учебник рисования

Как бы то ни было, но личность хорька сделалась в русском демократическом обществе не только известной, но — по выражению Якова Шайзенштейна — культовой и знаковой. Все чаще появлялся хорек перед избирателями с программными манифестами, неуклонно приближая общество к мысли, что настала пора консолидировать силы демократии. Все чаще в речах его настойчиво звучала мысль о том, что принципиальной разницы в партийных позициях нет: либерализм — прогрессивен, а прогресс — либерален, из этого и следует исходить.

Тяжелая общественная работа хорька, безусловно, сказалась бы на его здоровье, если бы он не приучился следить за собой. Регулярные посещения массажных кабинетов, маникюрных салонов, парикмахерских, фитнес-центров позволяли ему держать себя в форме. Неутомимый шофер Костя сломя голову мчал по чадному городу, чтобы во время короткого перерыва меж заседаниями доставить хорька в салон красоты. Парламентарии и простые обыватели, наблюдающие телевизионные новости, не уставали поражаться всегдашней элегантности хорька — свежий, с расчесанной шерсткой, подведенными глазами, в отлично сшитом костюме от Ямамото, он являл пример того, как должен выглядеть современный политик. Мало кто знал, каких титанических усилий ему стоило сохранять всегда эту безупречную форму.

Мало кто знал также (разве что Сыч и хорьковая домработница могли бы рассказать об этом), что, отягощенный обязанностью вечно сохранять элегантность на людях, хорек, приезжая домой, сбрасывал с себя вериги и, испытывая потребность расслабиться, возвращался в свой звериный образ. Оставляя туалеты от именитых дизайнеров брошенными в прихожей, хорек расхаживал по дому, вздыбив шерсть и оскалив острые зубки. В такие минуты домашние сторонились с дороги: зверь выгибал спину дугой, шипел, лязгал зубами. Домашние понимали: необходимо дать политику возможность побыть просто самим собой, сбросить груз дел и — хотя бы на короткие часы — стать таким, каким его, собственно, и сотворила природа. Сыч и домработница говорили друг другу, что еще более уважают хорька за ту естественность, которую он не утратил, несмотря на свою публичную жизнь. Он, личность сверхпопулярная, участник всех возможных комитетов и комиссий, сохранил способность, придя со званого обеда, где пил коктейли и ел тарталетки, — стать на четыре лапы, выпустить когти и — как в былые дни — гоняться за мышью по огромной квартире. Эти импровизированные охоты были единственными минутами, когда хорек по-настоящему отдыхал. Он загонял мышь в угол, давил ее лапой, перекусывал хребет и с урчанием пожирал. При этом маленькие глазки его, оттененные размазанной французской тушью, горели недобрым красным огнем.

Развитие событий оказалось неожиданным для многих — и поставило под вопрос возможное слияние двух либеральных партий.