Учебник рисования

Оставив министра с поддельным полотном наедине, барон покинул кабинет широкими шагами — хлопнул дверью. Аркадий Владленович Ситный смотрел на ненавистный черный квадрат диким взором. Тупик, думал он, вот что изображено на картине. Тупик и смерть. Легко сказать: дача на Пахре — но разве отсидишься на даче? Так просто они уйти не дадут. Вспомнят, посчитаются. Придут ночью, такой же черной, как эта мазня, придут и спросят. О чем спросят, — думать не хотелось. Ловушка, вот что нарисовано на картине, — волчья яма.

Кончено, думал министр Ситный, они возвращаются к тридцатым годам. Публичные процессы, сфабрикованные обвинения. Амальгама, вот как это называлось на жаргоне следователей: пришить политическое дело к расследованию о взятках, совместить уголовный иск и гражданский. Им нужна Сибирь и власть, искусство они как наживку использовали. А со мной-то что, со мной что будет? Профессионалы не оставляют свидетелей. И ведь предупреждали разумные люди. Не завтра, конечно, придут, время есть. И неожиданно апатия овладела министром — не было сил на новые комбинации.

IX

— Комбинация несложная, — солидно говорил Кротов Портебалю, — и ваши акции в безопасности. Не могу, к сожалению, сказать того же о бароне Майзеле. Но, между нами, он сам выбирал, на кого ставить. Есть сведения, что ему не повезло. Холдинг переводим в Детройт.

— Мне в галерею, квадрат нужно, ага. Ты обещал, котик. Я актуальным искусством очень интересуюсь. — Анжелика вытянула ноги в ботфортах, пламя камина едва не коснулось каблуков. На рю де Греннель топили жарко.

— Доставьте удовольствие даме, — посоветовал Портебаль, — платить все равно придется не вам, а Дупелю, не так ли?

— Работаем в этом направлении, — улыбнулся Кротов и потрогал лысину, не исчезла ли часом? Дела шли так хорошо, что и лысина могла бы зарасти. — А квадрат можно купить, отчего нет? Пусть будет символом любви.

— Символ любви, ага, — сказала Анжелика. — Если мою дырку растянуть, похоже выйдет.

Дмитрий Кротов посмотрел на спутницу укоризненно. Пора бы отвыкнуть от вульгарных шуток. То, что уместно наедине, совсем некстати в гостях. У камина в шестом аррондисмане говорят о других вещах. Имеют в виду, возможно, то же самое, но подают иначе. Конечно, Портебаль не понимает по-русски, однако про таких людей, как Портебаль, никогда не знаешь наверное, что они понимают, а что нет. Вот, обрати внимание, хозяин смеется, и не исключено, что над тобой.

Смех Портебаля не относился к реплике Анжелики.

— Значит, Майзель накупил подделок? — Веселье овладело Портебалем, он не мог унять смех. — Я всегда подозревал, что он разбирается в авангарде так же отвратительно, как в бордо!

X

А депутат Середавкин говорил так:

— Что меня привлекает в квадрате, это его несомненный статус.

— Да, вещь статусная, — подтверждал Голенищев, — культовая вещь.

— Этот культ меня устраивает, — посмеялся Середавкин, глава комиссии по правам человека, — я предпочитаю культ прекрасного — культу личности.

XI

Тем временем по Москве пошли аресты, но их размаху, разумеется, было далеко до пресловутого культа личности. Аресты начались исподволь, но не такие, как бывало некогда, в недоброй памяти годы сталинизма, а интеллигентные, цивилизованные аресты. Ночью на воронке не приезжали, дверь не ломали. Вызвали повесткой гражданку Розу Кранц и гражданку Голду Стерн для дачи показаний в здание прокуратуры, что в Благовещенском переулке, поговорили, карандашиком по столу постучали, да на улицу и не отпустили — предъявили постановление. Можно ли было предположить, входя в розовый трехэтажный особнячок, что напротив итальянского ресторана с летней верандой, что тебя арестуют? Глаза Кранц выкатились из орбит совершенно, а лицо цветом уподобилось колготкам. «Оставить под стражей до решения суда» — это как понимать прикажете?

— Провокация! Буду говорить только в присутствии адвоката, — сказала Кранц фразу, какую не раз слышала в американских фильмах про демократический суд.

А ей ответили вежливо:

— Адвоката желаете? Извольте, будет адвокат. Распишитесь, что ознакомились. Конвой!