— Извините. Давайте будем логичны. Вы постановили, что русское государство — это зло. Правильно? Допустим, я — воплощенное государство, от имени государства и рассуждаю. Вы ожидаете от меня злого поступка (ошибочно или нет — неважно) и потому сами в отношении меня поступаете зло — на всякий случай, авансом; так уж повелось на нашей земле. Будем обманывать это злое государство — оно ведь такое нехорошее! Кто-то скажет: некрасиво, ведь государство еще не успело вам зло сделать, а вы свое зло — уже авансом выдаете! Но я согласен: всегда лучше первому ударить, понимаю вас. Логично. А вот дальше — бессмысленно. Делая мне зло, вы все-таки надеетесь, что во мне есть хорошее начало и я злом на зло не отвечу. То есть вы предполагаете, что я все-таки, возможно, и хороший, и тем не менее делаете мне зло — превентивно, на всякий случай. Зачем? А затем, что я могу все-таки и плохим оказаться, ведь опасения-то есть? И вы делаете мне зло, предупреждая мои плохие намерения. Но, делая мне зло, вы, тем не менее, в глубине души надеетесь, что я хороший, и будете неприятно удивлены, если я отвечу злом на зло. Какая-то чепуха получается, вы не находите? Приведу вам пример из жизни, Борис Кириллович. Одна дама, предполагая, что муж ее — черствый человек и рано или поздно выгонит ее на улицу, решила потихоньку расхищать домашнее добро: то буфет антикварный к любовнику вывезет, то фамильные драгоценности продаст. Муж ее, человек рассеянный, не сразу заметил ущерб, но когда заметил — разумеется, выставил нашу предприимчивую героиню вон, и худшие ее опасения оправдались. Возникает вопрос, классический в наших широтах: кто виноват? Дама ли, открывшая военные действия ввиду возможной жестокости мужа? Или муж, что в полной мере подтвердил предположения свой прекрасной половины? Разъясните этот бытовой казус, и позиция интеллигенции нам станет яснее. По вашему рассуждению, вы зло государству делаете вынуждено, в порядке самозащиты, пусть и авансом. А вот я если дам сдачи, то выйду злодеем. Логично ли это? И вправе ли вы ожидать чего-либо позитивного, после того, как сделали мне зло? Думаю, что нет. Если я поступлю дурно в отношении вас, это будет лишь логическим следствием вашего предположения о моих дурных намерениях. Я лишь поддерживаю ход ваших рассуждений. А вот если бы я сделал вам хорошо, то ваши поступки стали бы бессмыслицей. Вы не оставляете мне выбора. Поскольку я исхожу из того, что вы человек разумный, я должен причинить вам ущерб.
Пункт второй или третий уже? Столько сочинили вы пунктов, Борис Кириллович, не упомнишь все. Интеллигенцию я погубил, вот как. В соблазн ввел, растлил, чего-то еще худое сделал. Грозно сказано!
Да нет же, Боря, не я — вы это и сделали сами. В соблазн ввели — и погубили. Что виноватых-то искать, вы не мальчик, чтобы на других показывать, когда повидло из буфета сперли. Уж не я понаписал все эти бредни, — Луговой кивнул в сторону книжных полок, — не я же вознамерился доказать, что Россия — это Европа. Сами вы это и понаписали. Вы же не сумасшедший, правда? Вы — вменяемый? Кто вас за язык тянул — ляпнуть этакую ахинею? Какая, к чертям, Европа, Опомнитесь, дорогой. Что, в Москве-реке устрицы водятся? Вы же про Европу ни хрена не знаете, голубчик. Вы, позвольте полюбопытствовать, какими языками владеете, а? По-немецки со словарем? А когда за границей в туалет ходите, мужской от женского по картинке отличаете, верно ведь? А иначе бы запутались, правда? Не туда бы кучу наложили? Русский европеец, — с презрением сказал Луговой, — прорыв в цивилизацию! Да что ты знаешь про цивилизацию, ты, который всю жизнь на барских харчах рос, жирок нагулял в холопской? Экая холуйская порода уродилась, русские европейцы. Брюха отъели, брыла развесили, кормежки ждут от хозяина. Так и сидят по углам с высунутыми языками, так и дышат в затылок друг другу. Так и ждут, куда побежать, кого покусать, где побороться за правду и прогресс. Им свистнешь — они и помчатся. Сидят, ждут команды, глазом косят, где там посытнее, где помягче, где послаще подкормят. А чуть их прищемишь, зарплату недоплатишь — шум поднимут: предали! Тьфу! Прогрессисты сраные!
Луговой опрокинул в себя рюмку, сморщился.
— Не так пьют кальвадос порядочные люди. Сидят в хорошей компании, у камина, сигары курят. А мы тут в топорики играем, бунт пугачевский изобразить хотим. И не бунт даже — так, бытовое преступление.