Учебник рисования

И скажите мне, милейший Борис Кириллович, а что же сейчас молчит Солженицын? Ему бы самое время сейчас возмутиться. Сейчас, когда КГБ правит страной уже открыто и не стесняясь, почему он не протестует? Именно теперь, когда ненавистный Комитет окончательно взял власть в стране, он и замолчал. Разве при Сталине ГБ Россией правила? Звали Ягоду, когда надо было, а потом в расход пускали. Звали Ежова, а потом коленом его под зад. Приглашали Серова или Шелепина — а потом гнали взашей и Серова, и Шелепина. Партия правила, идеология. Все мы под этой идеологией ходили! Давили нас Маркс и Энгельс, основоположники проклятые! Но нет больше идеологии: сковырнули — с вашей интеллигентной помощью, Борис Кириллович. Нет идеологии — сгинула! А вот госбезопасность — осталась. Осталась — и правит безраздельно! Мы — везде! Мы — сила! Нас не победить! И мы не стесняемся больше, мы погоны не прячем, за третьих секретарей посольства себя не выдаем. Раньше сидел в правительстве один гэбэшник, и на него все пальцем показывали — вот, смотрите, какое чудовище завелось! А теперь восемь офицеров госбезопасности сидит в правительстве — каждая заметная должность занята чекистом, в каждом кресле по офицеру! Комитет открыто правит страной. Демократия! Президент — из КГБ, премьер-министр — из КГБ, министр обороны — из КГБ, министр внутренних дел — из КГБ и министр госбезопасности — тоже из КГБ. Администрация президента — все наши. Продолжать или хватит? И не жалуйтесь! Мы разве вам навязывались? Разве не вы сами нас выбрали? Разве не ваши ставленники — Дупель с Балабосом — нам на избирательную кампанию денег дали? А теперь мы пришли, и мы взяли власть. Теперь мы решаем: кого сделать министром, кого послом, кого директором. Это мы решаем теперь: как стране жить — какое предприятие продавать, а какое банкротить, какую отрасль развивать, а какую забыть. Вы зачем в перестройку кинулись? Вам бессмыслица социализма надоела? Верно, надоела. Деловых людей захотели позвать? Вот мы и пришли. Россией правит Комитет государственной безопасности, и это замечательный итог всей перестройки. Горбачев перестройку затевал, да не знал, болван, чем она кончится. Но кому-то знать надо. И мы знали! Мы смотрели вперед! Надоели обрюзгшие, неопрятные советские бюрократы, гнать их пора — да как такие свиньи смеют управлять страной? Так смотрите теперь на подтянутых, аккуратных офицеров. Как они по кремлевским коридорам шаг чеканят — залюбуешься! Госбезопасность правит экономикой, госбезопасность устраивает политику, госбезопасность ведает культурой — и все довольны. Кто против? Мир — не возражает. Интеллигенция — приветствует. Деловые люди — одобряют. Открытым обществом открыто правит КГБ — так и должно быть. Этого как раз Карл Поппер и хотел, не правда ли? Не философы, не идеологи, не утописты — эти демагоги в правители не годятся: вмиг тоталитаризм разведут. Демократию построят только реальные политики — офицеры госбезопасности. Это самое правильное решение потому, что на Комитет госбезопасности положиться можно: кому еще доверять управление этой рыхлой страной? КГБ — ответственный институт! Тушинскому, что ли, дело доверить? Вам, интеллигентам? Вам и три рубля доверить нельзя.

— Но во всем мире… — сказал Кузин и замолчал. Что во всем мире? Берлускони? Ширак?

— Вас, вижу, слово «госбезопасность» напугало. Какое слово нехорошее! Помилуйте, вы же разумный человек! Как же без государственной безопасности? А во всем мире что, иначе устроено? Президент Буш, он не из ГБ разве? А откуда же тогда? Он, по-вашему, кто? Абстрактный гуманист? Библиофил? Да нет же, он гэбэшник. И папа его гэбэшник, и прочие власть имущие. Это — норма, Борис Кириллович, и по-другому в мире устроено не будет. Особенно в России, где население лениво и воровато. За аборигенами смотреть надо, они себе во вред норовят украсть. Тащут, что ни попадя, и знать не знают, что с ворованным делать. Как же здесь без ГБ? Никак. И мы пришли, и мы будем править. Мы — везде. Оглянитесь — за вашей спиной тоже!

Кузин обернулся, а Луговой засмеялся тявкающим смехом.

— Шучу, Борис Кириллович! Вы и поверили! Если я скажу, что жена ваша в нашем ведомстве работает, тоже поверите? — и Луговой хохотал. Гулко отдавался его смех под сводами комнаты.

— Ирина? — Губа не послушалась, онемела губа. Звук вильнул, как на сломанной пластинке. — Ирина?

— Почем я знаю? — пожал плечами Луговой. — Ведомство большое. Иди, знай всех сотрудников. Ирин одних — тысяч пятнадцать. Да и какая вам разница, Борис Кириллович? Сегодня не работает, значит, завтра будет работать. Разве дело в этом?

— Ирина? — Сломанная пластинка описала круг, и голос взвизгнул на звуке «и».

— Да бросьте вы. Прекратите истерику. Работает — не работает. Не знаю я. Ну позвонят ей, может, раз в месяц, спросят о том о сем. Пустяки, не стоит обращать внимания. Успокойтесь. Положите топор. Уроните, еще ногу пораните.

Топор действительно дрожал в руках Кузина. И сам Кузин тоже вздрагивал. Он положил топор на стол, закрыл лицо руками.