— Потому нельзя, — сказал Кузин, — что государство — суть воплощение закона и порядка, и оно не может унизиться до спекуляции и воровства. Вор пребудет вором, и он — дурной пример для общества. Пусть он — вор, так его и накажут за это. Пусть его методы — нечестны, и ловите его, сажайте в тюрьму. Но по закону! Но вы, государство, не вправе ему отвечать тем же и так же. Не воруйте ворованное! А иначе — почему вы называетесь государством, а не другой бандитской шайкой? А если вы просто организовали иную, более мощную бандитскую группировку — тогда, конечно, по праву силы, вы вора и победили, и посадили, и его товар себе присвоили. Если государство — всего-навсего ваша частная фирма, тогда все логично: вы конкурента пустили по миру и забрали его добро. Еще бы вам не победить! Как Дупелю легко раздавить лоточника, так вам ограбить Дупеля — пара пустяков. У вас есть приватизированные армии, суды и полиция — вы не законное государство, но частнопредпринимательское. У вас свои семейные, клановые интересы, и вы давите других собственников по своей прихоти — вам самим потребна нажива. Только не употребляйте слов — государственный интерес. Это частный бандитский интерес. Вы рассуждаете, как частный собственник.
— А вы нас разве не к этому призывали? Помилуйте! Разве это не ваша заветная мечта: видеть в государстве российском — швейцарский кантон? Вас огромное государство пугало, идеология вам опротивела — так сделаем из государственной машины нечто удобное в частном употреблении. Сделаем из государства этакую частную лавочку для регулировки движения на перекрестках! Это же, если не ошибаюсь, чаадаевская мысль заветная — сделать из нашего жестоковыйного отечества высокогорный безответственный курорт. Вы первый мне это присоветовали — и пример показали! Вы мне посоветовали (как частое лицо — частному лицу) сдать в архив вселенскую идеологию и заняться строительством приватного капитала. Для чего, мол, эти кровопускательные утопии, когда можно просто мошну набить и думать о прекрасном? Красивая мысль! Благородное намерение! Я и послушал вас, как не послушать профессора? Вы, Борис Кириллович, разве ратовали за нечто иное? Люди с частными интересами создают партикулярное государство — у которого, в свою очередь, тоже есть свои маленькие частные интересы. Все исполнилось исключительно по вашему рецепту. Вам именно частного преуспеяния и не хватало — за него вы и боролись, его свободой и именовали, его и окрестили цивилизацией. Вам разве общих, всечеловеческих законов хотелось? Общей правды алкали? Как бы не так! Вы поглядите на себя, на своих собратьев по классу!
Поглядите на Аркашку Ситного — нахапал столько, что уж за щекой не помещается, даром что щеки отъел. Скоро из ушей благосостояние полезет! На творцов наших посмотрите, на философов! И разве дело в них! Давно история началась — с идеи защиты прав человека. Оттуда пошло, Борис Кириллович. Помните, как вы боролись? Митинги припоминаете? А за кого боролись интеллигенты, вот вы мне что скажите. Я вам отвечу: за себя, более ни за кого. Себя обслуживали — в общем доме убирать они не собирались.
Луговой остановился, огляделся и, обнаружив беспорядок на столе: чашки, блюдце с крошками кекса, рюмку, бутылку, топор — быстро произвел уборку. Ловко действуя одной рукой, он составил все предметы на поднос, причем топор положил поперек, подхватил поднос и перенес на секретер. Борис Кириллович даже не обратил внимания на то, что остался безоружен. Он сидел, прикрыв глаза. Луговой освободил стол, деловито смахнул крошки кекса, обернулся к собеседнику и продолжал: