Учебник житейской науки (СИ)

– Молчать, дрянь!

Отпустив мужчину, Вивьен наспех разделся и, закинув ноги мужчины себе на плечи, принялся в него входить, хотя Гастон и пытался сопротивляться, за что получал смачные оплеухи. Блондин, ворвавшись в него, сразу принялся яростно, жёстко в нём двигаться, стискивая бёдра до фиолетовых синяков. Он рычал от удовольствия, наблюдая за тем, как мужчина под ним морщится от боли, хрипло постанывая, но во всю стараясь держаться. Меж тем плоть его болезненно напряглась от удовольствия, что раз за разом вспыхивало в потоках адской боли.

– Нравится тебе, сучонок? – прошипел Вивьен, низко склонившись над ним и особенно глубоко всадив в него член. – Нравится, мразь?

Гастон приоткрыл глаза и поднял яростный, затуманенный болью взгляд на мужчину, чуть прикусив губу и нахмурившись. Он тяжело дышал, грудь его судорожно вздымалась и опускалась, но он переборол себя.

– Подавись, мразь, – рыкнул Гастон и смачно плюнул Вивьену в лицо.

Шокированный такой наглостью, Вивьен замер и даже не сразу взбесился – он привык, что все пленники покладисты и послушны, а тут!.. Выйдя из Гастона, граф схватил его за волосы и стащил с кровати, вырвав из груди мужчины слабый вскрик. Блондин протащил его по всей комнате и даже пару раз ударил лицом о подлокотник кресла. Дверь тихо распахнулась, и на пороге возник хозяин особняка, опоздавший из-за того, что слугам следовало раздать указания. Увидев, чем занят Вивьен, он тихо рыкнул и вцепился в его волосы, после склонившись к его уху:

– Это МОЙ раб. Отпусти.

– Твой раб посмел плюнуть МНЕ в лицо! – взревел разгневанный блондин, отпустив Гастона и развернувшись к Рудольфу.

Граф чуть прикусил губу. Если бы Вивьен избивал Гастона просто так, то он мог бы выставить своего друга прочь и подарить пленнику хоть каплю нежности. Но тут охотник был виноват, и Рудольф ничего не мог поделать – за такое наказывали. Обычно смертью.

– Он своё получил. – спокойно отозвался Рудольф, принимаясь разоблачаться, стаскивая с себя рубашку.

Избитый, как бродячая собака, мужчина осторожно вернулся на кровать, прекрасно понимая, что просто так к нему никто не пришёл бы, да и Рудольф явно явился не затем, чтобы прекратить его муки. Граф, избавившись от остатков одежды, первым добрался до Гастона, но вместо того, чтобы начать его насиловать, навис над ним и принялся целовать каждый синяк, каждую ссадину, оглаживая тело. Охотник невольно уставился на графа, как на сумасшедшего. С чего бы это с ним так нежничать?

Когда же ласки стали доставлять Гастону удовольствие, граф осторожно раздвинул его ноги и столь же осторожно вошёл. Вивьен смотрел на них с недоумением, да и толикой подозрения – на его памяти Рудольф никогда не был ласков и осторожен с пленниками. А тут, прямо перед его глазами, граф целовал и ласкал Гастона, что, похоже, и сам был в шоке от происходящего, но меж тем жадно ловил моменты нежности. Оба они издавали сладкие, полные удовольствия стоны, что лишь больше бесило Вивьена, который остался без внимания – Рудольф не подпустил его к своей заднице. Однако, не дав пленнику кончить, граф выскользнул из него и, обернувшись к Вивьену, принялся за глубокий минет. Гастон тихо, едва слышно, недовольно застонал, а затем, подняв взгляд на графа, слегка удивился. Посасывая плоть блондина, Рудольф меж тем всовывал в собственную задницу сразу три пальца. Привычно холодный граф предстал совершенно не таким, как в прошлые разы, – жадным до удовольствия, грубым и жестоким – а пошлым, полным желания, какого-то неуловимого наслаждения. Гастон впервые смотрел на него, как на сексуального партнёра, а не как на своего насильника и хозяина. Тело Рудольфа и в самом деле притягивало взгляд, хотелось брать его и брать, касаться, но вряд ли бы граф вдруг снизошёл до того, чтобы позволить коснуться своей задницы ему, жалкому рабу. Но его плоть требовала разрядки!