Учебник жизни для дураков

БЕЗРАЗЛИЧИЕ И РАВНОДУШИЕ НАДО В СЕБЕ ВОСПИТЫВАТЬ, КУЛЬТИВИРОВАТЬ. Не отчаивайтесь, если сразу оно не выработается. Нужны время и терпение.

А Я КИПЯТИЛСЯ

А я кипятился, как чайник, я не мог успокоиться.

— Но он же вор… Неблагодарная дрянь…

— Ну и вор… Ну и неблагодарный. Тебе-то что? — зевал Маркофьев.

— Я столько для него сделал… Маркофьев потянулся в кресле.

— Ну, в этом ты сам виноват… Протянул руку крокодилу…

ХВАЛИТЕСЬ ЗАСЛУГАМИ!

В детстве многих учат, что нехорошо похваляться заслугами и достоинствами, нехорошо напоминать людям о добрых поступках, которые вы для них сделали.

Чушь и глупость!

ВСЕГДА НАДО ОБЪЯСНЯТЬ ЭТИМ ТУПЫМ СОЗДАНИЯМ, КОТОРЫЕ ВАС ОКРУЖАЮТ: ВОТ, СМОТРИ, СЕЙЧАС Я ДЕЛАЮ ДЛЯ ТЕБЯ ДОБРЫЙ ПОСТУПОК. НЕТ, ПОВТОРИ, ТЫ ПОНЯЛ? УЯСНИЛ? НУ, ЧТО Я ДЛЯ ТЕБЯ СЕЙЧАС ДЕЛАЮ? ПРАВИЛЬНО, ДОБРЫЙ ПОСТУПОК, КОТОРОГО ТЫ, СВИНЬЯ, НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ. И ЗАРУБИ СЕБЕ НА НОСУ, ЗАПОМНИ: Я СОВЕРШИЛ ДОБРЫЙ ПОСТУПОК, ХОТЯ НЕ ОБЯЗАН ЕГО ДЕЛАТЬ.

Потому что многие не понимают. Они считают: им все должны. А сами они никому не обязаны. И знай требуют опеки и внимания и принимают их как само собой разумеющиеся… Нет, мои милые…

ТАК ГОВОРИЛ МАРКОФЬЕВ

Да, он сказал:

— Ты протянул руку крокодилу. Тебе отхватили ее по локоть. Кто прав и кто виноват? Крокодил или ты? Ты что, не видишь, кому протягиваешь руку?

Маркофьев меня увещевал:

— Был поэт, он писал стихи на листочках, а потом выходил на улицу и раздавал их детям. И его совершенно не заботило, что станет с его рукописным наследием. Так и должен вести себя подлинный талант — сорить идеями и открытиями, раз уж ему дано пережить озарение и прозрение. И не трястись над своими черновиками. Пусть бездарности потом, после его смерти, потрудятся, разыскивая и нумеруя исчерканные им страницы…

Я соглашался, но лишь частично. Он же не уставал; меня вразумлять:

— Положа руку на сердце, — и действительно прижал ладонь к левой стороне груди, — недавно мне случайно попалась давняя твоя работа… Ну, которую я защитил как свою… Я ее перечитал. Старик, не обижайся. Может, для своего времени она и была открытием. Но сейчас — плоско, скучно, неинтересно. Надо это признать. Ну, а какая разница — хорошая она была или плохая? Кто про это сейчас вспомнит? Так что с точки зрения вечности… Ты и сам понимаешь…

ПРАВИЛЬНАЯ ЛИНИЯ

Конечно, мне первому надо было сказать, что Миша написал гениальную работу. Что я горячо рекомендую ее к защите, ибо выдающуюся свою работу Миша ведь выполнял под моим наблюдением, я же был его руководитель. А потому его успех — во многом моя заслуга. Заметить, кстати, что так думает и ректор, возглавляющий наш институт. Того же мнения придерживается и мой друг Маркофьев. А члены коллектива, которые не согласны с подобной постановкой вопроса, могут оставить свои возражения при себе. Или вообще убираться из института. Потому что Маркофьев — мой друг, а не их. И пока они, вжавшись в кресла, преодолевали бы ужас и собственную немоту, я бы тут же и провел быстренько свою предзащиту, а после позвал бы всех в ресторан и там еще раз напомнил, кто в институте главный и что мы с Мишей некоторым образом родственники, и сами между собой разберемся, после чего влепил ты ему оплеуху, и другую, и третью… И рассмеялся бы, поблагодарил бы за помощь в проведении опытов, дружески пожал руку и во всеуслышание объявил, что только лишь тонко мыслящие люди могли оценить гениальность и эпохальность моего открытия.

Вот как повел бы себя настоящий мужчина.

НЕПРАВИЛЬНАЯ ЛИНИЯ

Я же сделал наоборот. Показал сотрудникам института не силу, а слабость. Чем окончательно всех взъярил.

* ЕСЛИ ГОВОРИТЬ С ЧЕЛОВЕКОМ МЯГКО, ОН ДУМАЕТ, ЧТО ВЫ — МЯГКИ, И, ЗНАЧИТ, ОН МОЖЕТ НА ВАС НАСЕДАТЬ И НЕ ВСТРЕТИТЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ. ЕСЛИ ГОВОРИТЬ ЖЕСТКО — ОН ВОЛЕЙ-НЕВОЛЕЙ НАЧИНАЕТ ОПРАВДЫВАТЬСЯ. И ЭТО ВЫ НА НЕГО НАСЕДАЕТЕ.

Если вы сильны и вероломны — с вами лучше не связываться. Если слабы — вы легкая добыча.

Если с кем-то не могут сладить в одиночку, то объединяются в стаю.

НАРОДИШКО

— Эх, народишко, — вздыхал Маркофьев. — Увы, людишки, что нас окружают, далеки от совершенства. Любой бездельник им дороже серьезного ученого. Если бы этот Миша не был тобой обижен, хрен бы его поддержали…

И чтобы закипавшую в коллективе смуту притушить, чтобы накал эмоций охладить и волну негодования против меня остановить, мой друг принял единственно верное и возможное решение. С присущими ему дипломатичностью и тактом назначил Мишу моим начальником. Начальником всей исследовательской группы.