Учебный плац

Возбуждены они вроде не были, никто и не кричал. Шеф втолковывал Иоахиму, что ему впервые в жизни пришлось извиниться перед гостем, и притом — за другого гостя, который, возомнив о себе, нарушал простейшие законы гостеприимства и даже получал от этого удовольствие. Иоахим разыграл удивление, не понимал шефа или не хотел понимать, и тогда шеф напомнил ему о поведении госпожи Зассе и еще раз поставил ему в упрек то, как она высказывалась и как, без всякого на то основания, провоцировала его друга, почетного гостя. В ответ Иоахим сразу же что-то придумал в ее защиту, он преуменьшил серьезность сказанного ею, объяснил, что госпожа Зассе привыкла откровенно выражать свое мнение и что она не делает секрета из своих взглядов, когда они друг с другом беседуют, они высказывают друг другу все, начистоту.

Шеф ничего не имел против этого, он подтвердил Иоахиму полную его свободу и независимость, он с ним ни о чем не спорил и не давал ему никаких советов, он просил только одного: чтобы госпожа Зассе никогда больше не появлялась в крепости, ни в сопровождении Иоахима, ни одна. Иоахим пожелал узнать, надо ли расценивать его слова как запрет, на что шеф ответил, что высказал не запрет, а пожелание. Они поговорили еще о том о сем, но вдруг Иоахим поднялся и заявил:

— Ладно, если ты запрещаешь мне приводить с собой гостя, который мне особенно близок, значит, и в моем присутствии тебе необходимости нет.

И так как шеф на это не ответил, Иоахим еще добавил:

— Тогда мне все ясно.

Он собрал вещи, необходимые ему, и покинул крепость. Ночью. Не прощаясь. Покинул крепость.

Конечно, он мог бы жить в имении Бодден, где было еще больше комнат, чем в крепости, но он, видимо, не хотел, считал, что правильнее будет жить в Холленхузене, в новом доме Тордсена, Иоахим снял там комнату и там его навещала Доротея, Ина тоже, шеф же его не навещал. Я и знать не хочу, как часто пыталась Доротея уговорить Иоахима вернуться домой, она, надо думать, всячески заманивала его и умоляла, но он всякий раз уклонялся, и она покидала дом Тордсена всегда в одиночестве.

Однажды в полдень я услышал, как Доротея сказала шефу:

— Не хочешь пойти со мной?! У него сегодня день рождения.

— Я помню, — только и сказал шеф, — на моем письменном столе лежит сверток, захвати для него.

Больше он ничего не сказал, и Доротея ушла, не промолвив ни слова. Часто, когда я видел машину Иоахима, там сидела и госпожа Зассе, они либо ехали в сторону имения Бодден, либо ехали оттуда; а чтоб они вместе верхом выезжали и до наших мест добирались — случалось редко, больше двух раз я их не встретил.

Продержаться; когда я однажды решил доказать себе, что, несмотря на свой страх, в состоянии один продержаться в сумерках, при сильном ветре в Датском леске, они меня чуть не вспугнули, точно кролика. Чернильные тучи с белоснежными кромками. Толчея на небесах. Порывы ветра и нарастающий свист, от которого хотелось согнуться в три погибели. После того как я прилег на берегу Большого пруда и напился вволю, я охотнее всего отправился бы домой, но я хотел раз и навсегда доказать себе, что до наступления сумерек могу здесь один продержаться, я пошел к пню, на котором и шеф часто сидел, устроился поудобней и прислушался. Какого только страху тут не натерпишься! Мне и ждать долго не пришлось, как до меня донеслось бормотанье раненых солдат, которые некогда искали тут укрытия, а стоило напрячь слух — и слышны стали оханья, и стенанье, и тяжкие хрипы. Все здесь терлось друг о друга, все скрежетало и трещало, а где-то точно пила пилила, клещи лязгали, и перестук у меня в голове начался, наверно, от того, что по земле будто кулаками колотили.

Они выехали из ольхового перелеска, госпожа Зассе первая, за ней Иоахим, они медленно ехали верхом по берегу пруда, а там, где я пил, спешились и пустили лошадей напиться.

Они стояли рядом и смотрели на лошадей, а потом Иоахим обнял ее за плечи, нерешительно, словно на пробу, она не шелохнулась, тогда он подобрал в ладони ее короткие густые волосы, свободно так, словно хотел их взвесить. Он играл ее волосами, расчесывал их легонько, а она все еще стояла недвижно; тогда он обхватил ее обеими руками за плечи и повернул к себе, он попытался притянуть ее к себе, но тут же отпустил — госпожа Зассе быстро подняла руку и ткнула концом своего хлыста ему в грудь, предостерегая, высоко подняв голову.

Сказано, видимо, не было ничего, они лишь меряли друг друга взглядами, но внезапно она коротко кивнула, Иоахим сразу же сложил руки, склонился покорно и помог ей сесть на лошадь. Как же она развернула лошадь, как помчала к лесочку, прямо на меня, но я быстро скатился с пня и приник к земле, сжался в комок.