После чего сразу же осушил свой бокал и так громко стукнул, поставив его, что стук этот прозвучал как стартовый сигнал. Охотнее всего я побежал бы за Доротеей, чтобы привести ее обратно, но это мне не подобало, у других было больше прав, чем у меня, даже у Гунтрама Глазера, который озадаченно уставился куда-то в пустоту. Но теперь Ина подошла к шефу и взяла его за руку.
— Пошли, — сказала она, — пожалуйста, пошли, мы вместе приведем ее обратно.
Не выпуская его руки, она дотянулась до его бокала, подала ему и сказала:
— Не можем же мы так начать Новый год.
Шеф отпил глоток. Сказал:
— Иди, ты и одна справишься, Дотти тебя послушается.
— Но она ждет, что ты придешь, — сказала Ина, — извинишься хоть одним словечком, и все будет забыто.
Шеф отвел руку Ины, горько усмехнулся и спокойно спросил:
— За что, за что мне извиняться? Может, за то, что я не могу радоваться? — И еще громче добавил: — Сюрприз, на сей раз к Новому году. В последнее время недели не проходило без сюрпризов, постепенно, думаю я, нам следует привыкнуть к тому, что вокруг нас делается.
— Ты упускаешь кое-что из виду, — сказала Ина. И еще она сказала: — Ты несправедлив, мамочка же не для себя это делает, тебе хотела она доставить радость, тебе.
— Как же может человек радоваться излишеству? — спросил шеф тихо, едва ли не про себя. И глотнув немного, сказал: — Чтоб внести ясность, Ина, скажу: я ничего не имею против сюрприза, но любая вещь должна быть полезна, должна быть хоть как-то необходима, нельзя же без разбора скупать и накапливать то, что приглянулось нам мимолетно.
На это Ина отвечать не захотела, она сжала руки, закрыла глаза, внезапно повернулась и вышла; назад она не вернулась, все время, пока я там был.
Печальнее, чем в эту ночь, я бывал редко, я не отправился сразу к себе, я прошел по заснеженным участкам, собрал клочки картона от шутих и ракет, с трудом взобрался по снегу на верхушку валуна, с которого мог все кругом обозреть. Внушительная, ярко освещенная высилась передо мной крепость, но огни ее светились каким-то неспокойным светом, они мерцали и судорожно вздрагивали и вместе со светом звезд придавали снегу легкую голубизну. Я стоял еще совсем недолго, и тут в комнате шефа вспыхнул свет, силуэт его виден не был, но я понял, что он покинул всех, понял также, что он не пошел к Доротее. Охотнее всего я тайком прокрался бы обратно в крепость, просто чтобы быть рядом с ними и, раз уж мне самому их не сплотить, ждать, что это удастся Ине или даже Гунтраму Глазеру. Все, все сделал бы я, чтобы они только опять были вместе. Огни не гасли, и я тяжело зашагал, утопая в снегу, к старым соснам, которые тихонько потрескивали, я поднял тяжелую ветку и потянул ее за собой, так что она почти замела мои следы, я прошел, не оставляя следов, до ограды, а потом по низине и на далеком расстоянии обошел вокруг крепости, при этом я думал об Ине и пытался помочь ей своими пожеланиями.
Когда входная дверь на минуту открылась, когда из дома в ночь выскользнула тень, я решил, что это Ина; тотчас бросив ветку, я последовал за этой тенью, которая держалась под прикрытием рододендронов, а освещенную часть дороги поторопилась пройти поскорее и, только укрывшись под защиту живой изгороди, остановилась. Тут я увидел, что это Магда, я не окликнул ее, но не упускал ее из виду и позволил ей бежать дальше, до моей двери, у которой она прислушалась, а потом уже постучала.
Она здорово испугалась, когда я внезапно оказался за ее спиной, еще чуть-чуть, и она бы ушла, так она рассердилась, и едва мы вошли, как я должен был обещать ей никогда больше не пугать ее. В наказание она выложила на стол кулек, который спрятала под пальто, этак небрежно и без единого слова, а потом хмуро ждала, пока я спущу штору, помешаю в печке и добавлю дров, и сказала:
— Если тебе ничего не приходит в голову, так я пожелаю тебе счастливого Нового года.
Когда мы помирились, то вместе поели пирожков, которые она принесла. Магда немного погадала мне по линиям руки, но не смогла — как всегда — ничего предсказать, ведь у меня не хватает какого-то бугорка, а один перекресток сбивает ее с толку. Мое будущее представлялось ей столь непроницаемым, что она, качая головой, отпустила мою руку и озабоченно поглядела на меня.
Теплый сладковатый воздух подействовал на меня усыпляюще, Магда же вообще не хотела спать, раздумчиво уставившись куда-то в одну точку, она вздыхала, морщила лоб, что-то обдумывала, видимо, вспоминала Доротею, эту — как Магда ее называла — единственную в своем роде госпожу Целлер. Магда слышала, как Доротея плакала в самом начале нового года, и была уверена, что мы в ближайшее время должны быть готовы к всяческим событиям.