Учебный плац

Не мне одному, он считал себя вправе всем указывать, даже Эвальдсена однажды стал было учить, как часто следует поливать наши сеянцы хвойных в парниках. Не знаю, почему Доротея всегда его защищала и за всякую малость не уставала его хвалить, достаточно было ему подмести пол на Коллеровом хуторе, как она весь вечер его расхваливала, а если он в кои веки что-то приносил из Холленхузена, Доротея тотчас озабоченно спрашивала, не слишком ли ему было тяжело нести хлеб, гвозди, батарейки. Гусенок, наш гусенок, который страдал, если, боже упаси, у него оказывалось пятно на рубашке или брюках — так все должно было быть чисто, так опрятно. Запоздай кто-нибудь из нас, я или шеф, Доротея, конечно бы, уже спала, другое дело Иоахим: она ложилась лишь после того, как он возвращался из Ольховой усадьбы, как бы ни было это поздно. Вдоль Холле, одним летом они всё ходили под руку вдоль Холле; время от времени они что-то бросали в воду и смотрели, как течением это уносит, а потом под руку шли дальше, точно муж с женой.

Где он раздобыл револьвер, я так никогда и не узнал, не знал также, где он его хранит; он показал его мне на Большом пруду, маленький такой револьверчик, он протянул его мне и предложил разок выстрелить, но у меня ничего не получилось — хотя магазин был полон, выстрела не последовало. Тогда он мне продемонстрировал, как это делается, выстрелил в лист кувшинки и в плывущую ветку, и оба раза попал; затем снова дал мне револьвер, я нажал слишком рано, и пуля зарылась в землю, а Иоахим покачал головой и сказал:

— Давай-ка лучше его сюда!

Прежде чем спрятать, он его тщательно вычистил.

Всегда было неприятно, когда он приходил со своими ведомостями, да и другие не ждали от того ничего хорошего, едва он раскрывал папку и начинал спрашивать и сравнивать с тем, что было у него занесено в ведомости, или когда он хотел что-либо точнейшим образом узнать, чтобы затем с непроницаемым видом вписать туда. Шеф, тот никогда ничего подобного не делал, и, конечно, не он посоветовал Иоахиму все записывать: цифры, и часы, и оставшуюся наличность. Но шеф был также вовсе не против того, чтобы Иоахим расхаживал со своими всезнающими ведомостями, от одного вида которых у тебя становилась нечиста совесть; в конце концов он достаточно долго разрешал ему сидеть с собою рядом за темным ломберным столом, что специально выписал из Шлезвига и где вскоре не стали уже умещаться все книги, скоросшиватели и бумаги. В те времена, когда шеф в основном все еще делал сам, заказы были кнопками пришпилены к стене, счета пачками насажены на гвоздь, вокруг стола на полу лежали скрепленные вместе или прижатые камнями деловые бумаги, а на протянутом шнуре, подцепленные на металлическое кольцо, напоминали ему о себе исписанные им страницы; как он тут что-то находил, лишь ему одному ведомо.

С того дня, как он разрешил Иоахиму сидеть рядом с собой, все постепенно изменилось, шнур, гвоздь и кольцо исчезли, по полу можно было всюду ходить, поскольку Иоахим позаботился о том, чтобы рядом со столом стояли полка и открытый канцелярский шкаф; что было разбросано и трепалось на ветру, нашло свое определенное место, не только снабженное табличкой, но и защищенное от сквозняка. Удивительно, как мало труда потребовалось шефу, чтобы ввести Иоахима в курс дела, часто он лишь молча пододвигал ему бумаги, или обводил кружком какую-нибудь цифру, или ограничивался тем, что говорил: «Ты как считаешь?» И очень скоро Иоахим мог уже отвечать так, что шеф оставался доволен. Он доверял Иоахиму и все больше дел оставлял на его усмотрение, иногда дивясь тому, сколько тот вершил по собственному почину, и однажды я застал их, когда они вместе распивали бутылку вина, это было после того, как они обсудили и пришли к одному мнению относительно контракта, который еще лежал перед ними на столе.

За ужином шеф сказал Доротее:

— Чтобы ты знала, Доротея, рядом с тобой сидит мой маленький компаньон. Тут смотри в оба, этому парню палец в рот не клади.

Вот что он сказал, после чего мне разрешено было отхлебнуть глоточек вина.

Когда вдалеке раздался выстрел, я сразу заподозрил, что случилось несчастье, сухой хлопок в воскресный день, который у нас в низине так слабо прозвучал, что шеф поднял голову и спросил:

— Похоже на выстрел?

Но он не придал этому никакого значения, пожал плечами и продолжал определять всхожесть семян, меж тем я сидел на табуретке и наблюдал, как часто это делал в нашем сарайчике в низине.

Иоахим; и вдруг к нам ворвался Иоахим, он так тяжело дышал, что едва мог говорить, лицо у него от быстрого бега было все в поту и руки не переставая дрожали; даже когда он оперся о стол, они все еще продолжали дрожать. Шеф все бросил, притянул к себе Иоахима и пытался узнать, что же случилось, но Иоахим мало что мог выговорить, он только выдохнул:

— Пошли, скорей. — И еще: — У каменной ограды, скорей. — Больше у него не получалось.

А когда мы с шефом бросились туда, он, шатаясь, поспешил за нами следом, раз даже упал — я видел, когда на него оглянулся.