Учение. Пятикнижие Моисеево

Как и в других семитских языках, в еврейском языке в древности

существовало, как можно предполагать, сильное экспираторное ударение. На этой базе здесь, как и повсеместно в семитской древности, развилось тоническое стихосложение, основанное на счете ударных слогов в стихе вне зависимости от количества безударных слогов между ними. Долгота и краткость слогов, их количество между ударениями были средством дополнительной выразительности стиха; они замедляли или ускоряли темп речи. С декламационной точки зрения элементарной структурной единицей стиха было слово. Свободное чередование стихов с различным количеством ударений позволяет думать, что и для музыкального аккомпанемента (а стихи были рассчитаны, несомненно, на рецитацию или пение под музыкальное сопровождение) была характерна свободная метрика. Очевидно, имело место соответствие стиха музыкальной форме. Приведем для ясности только один пример (Исх. 15:2-4):

Моя сила и <моя> песнь — Яху,
и Он будет мне во спасение!
Он — мой Бог, и я стану восхвалять Его,
Бог моего отца, и я стану возвеличивать Его.
Яхве — муж войны,
Яхве — Его имя.
Колесницы Фараона и его войско
Он низверг в море,
и его отборные колесничие
утонули в Тростниковом море!

Одним из важнейших выразительных средств ветхозаветного стихосложения (как, впрочем, во всей древней семитской и — шире — архаической поэтике) был поэтический параллелизм. Ср. в приведенном выше фрагменте:

Моя сила и <моя> песнь — Яху,

и Он будет мне во спасение!

Обратный параллелизм по формуле:

А-В

В₁-А₁

Он — мой Бог, и я стану восхвалять Его,

Бог моего отца, и я стану возвеличивать Его

Прямой параллелизм по формуле:

А-В

А₁-В₁

Яхве — муж войны,

Яхве — Его имя

Прямой параллелизм

А-В

А-В₁

Колесницы Фараона и его войско Он низверг в море,

и его отборные колесничие утонули в Тростниковом море!

Прямой параллелизм

А-В

А₁-В₁

Поэтический параллелизм восходит, по всей вероятности, к традиции амебейного исполнения, когда чередуются два исполнителя, и последующий варьирует стих, произнесенный предыдущим.

Однако наряду с этим в Библии встречается и такая система стихосложения, в которой поэтический параллелизм отсутствует. Таковы, например, стихи в книге Бытие (9:12-13):

Вот знамение договора, который Я устанавливаю
между Мною и вами
и всякой живою душою,
которая с вами
на поколения вечные,-
Мою радугу Я становлю во облаке, и она будет знамением договора между Мною и землею.

Во многих случаях поэты Пятикнижия сознательно избегают тропов и метафор, следуя стилистике прозаических повествований, о которой мы скажем несколько слов далее. Однако в других ситуациях они достигают значительной художественной выразительности. Образная система такого рода поэтических текстов фольклорна. Достаточно вспомнить сравнение Реувена с потоком бурлящей воды (Быт. 49:4), уподобление Иуды льву (Быт. 49:9) или Дана змее (Быт. 49:17), а Бинйамина волку (Быт. 49:27), вероятно, восходящие к традиционному тотемному символу и т. п. Подобным же образом описывается и Израиль:

Вот, народ, как скимн, встает
и, как лев, поднимается;
он не ляжет, пока не съест растерзанное
и кровь павших не изопьет
(Чис. 23:24; ср. также 24:8-9).

Значительный интерес представляют художественные описания, разворачивающиеся в поэтические сцены и портретные изображения. Так, об Иуде (Быт. 49:11-12):

Он привязывает к виноградной лозе своего осла
и к винограднику — своего осленка,
он моет в вине свою одежду
и в крови винограда — свое одеяние.
Темны <его> глаза от вина,
и белы <его> зубы от молока.

Мощь и великолепие Иосифа поэт изображает, уподобляя его быку (Втор. 33:17):

<Как у> первородного быка, великолепие у него,
и рога буйвола — его рога;
ими народы он станет бодать
все вместе до краев земли.