Ученик афериста (СИ)

— Скорпиус, возьми котел и вылей эту жижу, — посоветовал я. — Зелья — не твой конек.

— У меня «Превосходно» по зельям!

— Ты был любимчиком Слизнорта, — напомнила Доминик.

Скорпиус капризно поджал губы.

— То есть, вы оба хотите сказать, что я не умею варить зелья?

— Да, — в один голос ответили мы с кузиной.

Малфой, совсем расстроившись, накрыл котел крышкой, мол, до лучших времен.

— Не грусти, мачеху можно убить тысячей других способов, — подбодрила Доминик, поцеловав своего тупенького супруга в висок.

Да уж, скажи мне кто-нибудь, что через сорок лет, Скорпиус Гиперион Малфой будет преподавать в Шармбатоне основы зельеделия, я бы подумал, что беседую с глупцом.

Спрятав от Скорпиуса все свои темномагические книги подальше, я, открыв восстановленные магией окна нараспашку, чтоб проветрить, решил в квартире не задерживаться, пока Доминик не подняла «осторожный» вопрос о том, откуда в квартире книга с рецептами ядов. Предлог нашелся сразу же: во-первых, я надеялся все же вернуть украденный проституткой мобильный телефон, а, во-вторых, собирался всерьез поговорить с Джеймсом насчет совместного досуга. А то странные у нас с братом получались отношения: то месяцами не разговариваем, то спьяну по проституткам ходим.

Господи, бедный наш отец, если узнает об этом.

Восстанавливать картины прошлых дней я умел мастерски. Жилище проститутки в районе Пекхам я отыскал почти сразу: район представлял собой не самый красочный пейзаж столицы, застроенный одинаковыми квартирными домами с тусклыми рекламным вывесками на них.

«Правило барыги номер сорок девять: никогда, ни при каких обстоятельствах не торгуй в гетто, особенно в ниггерских гетто, особенно, если ты белый» — такое далекое от толерантности правило вбил мне в голову мой наставник-расист.

Сейчас я стоял посреди главной улицы этого самого ниггерского гетто, с несколькими пакетиками кокаина во внутреннем кармане, искал проститутку, вытащившую у меня мобильный телефон и, кажется, был в двух шагах от расового побоища — так на меня смотрели пыхтящие самокрутками чернокожие парни у измалеванной граффити подворотни.

Как же хорошо, что за мной не увязался Скорпиус! Тот был еще большим расистом, чем Наземникус, разница лишь в том, что дискриминационные фразочки срывались с уст Малфоя неосознанно.

— Я не расист, негры — тоже люди, пусть и не такие белые, как все нормальные, но в целом, я глубоко уважаю их стремление быть частью общества, без них бы плантации не выстояли. — За эту «безобидную» фразу Скорпиуса, ляпнутую в Гарлеме средь бела дня, нас с Малфоем гнали едва ли не до центра Нью-Йорка, пока мы не трансгрессировали.

— Это моя жена — Доминик, мы вместе со школы. Женились позавчера. Что? Секрет нашей любви? О, все просто, мы — честные белые люди с простой мечтой жить по совести, рожать белых детей и делать их счастливыми. — А на этой «невинной» фразе едва ли не накрылся медным тазом медовый месяц Скорпиуса и Доминик в Бразилии.

Отыскав нужный дом скорей инстинктивно, нежели по памяти (пока я тащил на своем горбу Джеймса домой, мне было не до запоминания ландшафтов), я машинально поздоровался с незнакомой тучной женщиной и юркнул в пропахший канализацией подъезд.

Ноги сами завели меня на второй этаж, в дальнюю однокомнатную квартиру, дверь которой была приоткрыта, стоило мне чуть дернуть за ручку.

И как это выглядело со стороны?

Здравствуйте, леди, вчера вы меня покусали и сперли мой телефон, вот он я?

Противная квартира. Липкий пол, запах затхлости, чего-то кислого и горелого, мерзкое жужжание жирных мух, облюбовавших немытую посуду, груда окурков в банке из-под соленых огурцов, какие-то тряпки в углу.

— Господи, как меня сюда занесло?

Элементарно, Альбус, ты был пьян.

Даже жилище Наземникуса по сравнению с этим выглядело… прилично, даже со вкусом.

Я заглянул в единственную комнату, подвинув занавески из бусин на дверном проеме, и увидел то, что еще долго будет прочно сидеть у меня в голове.

На засаленном ковре было распластано тело моей чернокожей воровки, с торчащим в груди довольно грубо вытесанным колом.

Увиденное смешалось с мерзкой квартирой, запахами и треклятыми мухами, которые жужжали, казалось, везде, и слились в единую палитру. Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, я облокотился на дверной косяк и задержал дыхание.

— Ты? Чего пришел? — послышался за моей спиной знакомый голос.

Я, вздрогнув, обернулся.

Моран, похожий в своей извечной черной мантии на огромного коршуна, бесцеремонно оттолкнул меня и, присев над трупом, нашарил своей единственной рукой во внутреннем кармане что-то блестящее, оказавшееся при лучшем рассмотрении какими-то щипцами, и сунул их в приоткрытый рот убитой.

— Что ты делаешь? — выдохнул я.

Моран даже не взглянув на меня, захватил щипцами длинный острый зуб проститутки и бережно, если так можно сказать, выдернул.

— Ты убил ее?

— Студент, коробочку там подай.

И выдернул еще один зуб.

— Моран, ты больной, — прошептал я в праведном ужасе.