Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

У Наземникуса была особая черта характера, которую я не мог сравнить ни с чем. Разве что с талантом Скорпиуса заговаривать зубы.

Но если Скорпиус нес откровенный придуманный бред, который благодаря его мастерству великого обманщика перерастал в неоспоримую истину, то Наземникус выставлял исходные факты так, что виднелась не наигранная сторона обмана, а совершенно другая, чужая, возможно даже чудная, но все же имеющая право на существование правда.

Однако тогда я еще не спешил это признавать.

Метнув в жулика ледяной взгляд, я направился к двери.

— Студент, — окликнул меня Наземникус. — А скажи-ка мне, что ты вообще делал в квартире убитого вампира?

Я замер у порога и чуть обернулся.

— Не помню, — холодно соврал я. — Могу идти?

— Иди, иди, — медленно произнес Наземникус. — И… это, Поттер…

Я снова остановился.

— … ранку свою на шее бадьяном промой. — Даже не поворачиваясь лицом к старому аферисту, я чувствовал, что он улыбается.

***

Я был слаб.

Все, что я знал, о вампирах, укладывалось в пол строчки параграфа из учебника по Защите от Темных Искусств, но этих познаний, приправленных магловскими знаниями из интернета, вполне хватило, чтоб понять: я в очень, очень большой заднице.

Сколько пройдет времени, прежде чем Моран узнает, что проститутка перед смертью «оставила потомство»?

Странно, но это волновало меня куда больше, чем вопрос о том, когда я начну питаться кровью.

Никаких изменений не было. Кожа не бледнела, клыки не резались, глаза не краснели, на солнце я не светился (нет, кажется, я тогда пересмотрел слишком много фильмов по этой теме), того самого голода тоже не было. Но рана от укуса меня определенно пугала. Ежедневное лечение бадьяном не оставило и следа заживления: рана зияла, как кусок красного мяса, прилепленный к шее, ее края не затягивались, лишь кровь засохла местами, вокруг образовался огромный след, напоминающий, то ли отек, то ли ожог, а уж то, каким огнем боли горела рана каждую ночь… Никаких слов не хватит, чтоб описать, как я, стиснув зубы, думал о том, как не разбудить своим криком Скорпиуса и Доминик.

И я понятия не имел, как жить дальше.

Как я уже сказал, я был слаб.

А каждому слабаку нужен протеже, желательно, понимающий с полуслова.

***

Вода в Темзе холодная, особенно ранней весной, грязная, пахнущая ряской, но Луи, наклонившись над водой, зачерпнул немного в ладони и неспешным движением вытер кровь со щек и подбородка.

— Как ты нашел меня? — бросил он через плечо.

Кутаясь в пальто, я содрогнулся от ледяного ветра и наблюдал за тем, как раздетый по пояс (вернее одетый по пояс после полнолуния) Луи умывается холодной водой и даже не вздрагивает от холода. Его раскрасневшаяся от холода кожа, покрытая многочисленными шрамами на спине и груди, была испачкана в земле и крови, и я все думал, рискнет ли Луи зайти в воду по пояс, чтоб смыть это все.

Не рискнул.

Видимо мудро решил не морозить свои детородные прелести в холодной воде.

— Проследил? — сам же ответил Луи. — И что же? Всю ночь по кустам отсиживался?

— В машине, — коротко ответил я, стуча зубами от холода. — Сделай милость, оденься, наконец.

Луи криво усмехнулся и потянулся за спортивной сумкой.

— Это от пули? — поинтересовался я, указав на свежий след, еще не утративший покраснения, на правом плече оборотня.

Луи повернул голову и взглянул на след так, будто увидел впервые.

— Картечь, — отмахнулся он. — Оборотней не жалуют. Читал в «Пророке» о бойне в Билбери?

Я покачал головой. Газеты на Шафтсбери-авеню служили лишь макулатурой, а не носителем информации.

— Однорукий ирландец перестрелял стаю тамошних оборотней, — оскалился Луи. — Убил вожака, его сыновей и дочь. Остальные отделались примерно такими же отметинами.

— Ты был в Билбери? — спросил я. — Там ты скрывался? Среди других?

— Ага, — протянул Луи.

Наши взгляды на секунду встретились.

«Брось, Ал, мало ли одноруких ирландцев, которые могут завалить нелюдей, существует?» — пронеслось у меня в голове.

— А если бы я нашел тебя ночью? — проговорил Луи, достав из спортивной сумки кожаную куртку, он одел ее прямо на голое тело. — Не думал, что мог оказаться вместо того зайца?

— Зайца?

Луи в качестве ответа указал взглядом на маленькую шкурку и, к моему ужасу, преспокойно выплюнул в реку то ли крохотную косточку, то ли хрящ.

— Альбус, ты пришел посмотреть на то, как я одеваюсь после полнолуния? — раздраженно спросил Луи.

Ну что я могу с собой поделать, если ночью выстроил в голове ряд вопросов, а сейчас, глядя в яркие глаза оборотня, могу только молитву перепугано шептать?

— Если ты не выискал меня ночью в этом радиусе, значит, от меня не пахнет человеком? — спросил я.

— А я почем знаю? — пожал плечами Луи и, подхватив сумку, пошел вглубь леса. — Такие философские вопросы с утра пораньше…

Не зная, как еще подступиться к нужной мне теме, я просто решил перейти к действиям.

— Когда это заживет? — спросил я и, приспустив ворот пальто, стянул шарф и продемонстрировал укус.

Луи подошел ближе и, бесцеремонно наклонив мою голову, осмотрел рану.

— Комариный укус расчесал?

— Луи, ты просто надежда английской медицины…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза