Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

— Пусти, — выдохнул я, пытаясь оттолкнуть жулика, пропахшего перегаром, который Наземникус явно пытался заглушить одеколоном.

— … опять же, ты три месяца пьешь, как конь, вот опять, напился, еле ходишь, шатаешься…

— Старый…

— … а вообще, ты выпей, — сунув мне флягу, закивал Наземникус, утерев нос. — Выпей-выпей, тебе легче станет.

Наконец, оттолкнув от себя этого расчувствовавшегося человека, я снова завертел головой.

Светловолосая фигура Скорпиуса исчезла.

Флэтчер снова дернул меня за рукав.

— Ты поплачь, Поттер, легче станет, — заверил он.

— Да иди ты, — буркнул я, и, сжав букет хризантем, как шпагу, поспешил вслед за процессией.

***

У гроба народа было немного, что удивительно. Репортеры терлись то у семейства Малфоев, забыв о всякой тактичности, камеры то и дело фотографировали неизменные атрибуты грядущей шедевральной статьи: гроб, обложенный цветами, тихо плачущую молодую вдову, только-только закончившую Хогвартс, безутешных родителей и масштабы похоронной процессии. Пожилая, но умело это скрывающая ведьма, чьи белокурые волосы были завиты в тугие залакированные локоны, украдкой гаденько улыбалась напомаженными губами, пряча торжество от будущего успеха некролога самого завидного некогда холостяка Британии за блокнотом.

Вырвавшись из объятий отца, который слово в слово, кроме строчки о «выпей, легче станет», повторил речь Наземникуса, я, заверив родителей, что не собираюсь от скорби бросаться под поезд, протиснулся ближе.

— Насколько тяжело переживать утрату, не успев за то короткое время, выделенное вам с мистером Малфоем Богом, стать полноценной семьей, продолжить род и доказать друг другу свою верность? — умаслено спросила белокурая репортерша, уже выцепив Доминик. Ядовито-зеленое перо репортерши уже что-то черкало в блокноте, несмотря на то, что моя кузина и рта не успела раскрыть.

Луи, завидев в толпе, как кто-то уже пытается донимать его сестру расспросами, ринулся было вперед, несмотря на то, что рисковал попасть под взор своих родителей, стоявших неподалеку, но в этом не было нужды. К Доминик подоспела подмога, более устрашающая в магическом мире, нежели молодой оборотень.

— Пошла отсюда, Рита, — пророкотал Люциус Малфой, который оказался за спиной Доминик так неожиданно, что девушка вздрогнула. — Тебе здесь не рады.

— Господин министр, вы препятствуете репортажу?

— Вон, — сквозь стиснутые зубы прошептал министр, взяв Доминик за локоть.

Рита Скитер, поджав губы, оскорбленно прижала к груди блокнот и зашагала прочь, подыскивать жертву подальше от глаз Малфоев.

Я не стал подслушивать, о чем министр говорил с Доминик, хотя, не спорю, было интересно, но мой взгляд был прикован к гробу. Нет, я не подсчитывал количество букетов, разложенных вокруг, не наблюдал за тем, как незнакомый мне коротышка с козлиной бородкой репетирует прощальную речь, я, разинув рот, смотрел на то, как на крышке собственного гроба по-турецки сидит Скорпиус Гиперион Малфой и смотрит в сторону родителей.

«Ты пьян» — подумал я. — «Ты просто пьян».

Будь он призраком, его бы видели все. Да и призраки не такие… цветные.

Но, осмелев, я решил сделать шаг навстречу собственной галлюцинации. Приблизившись к гробу (мой отец воспринял это понимающим кивком), я упер руки в крышку, дабы со спины казался скорбящим и, не поворачивая голову, тихо произнес:

— Я тебя вижу.

— Ну слава Богу! — простонал Скорпиус, придвинувшись ко мне. — Я уже думал, это какой-то заговор.

Я моргнул.

— Я тебя вижу, — повторил я.

— Я тебя тоже, — заверил Скорпиус и протянул длинные пальцы к моей ладони.

Прикосновение не состоялось — пальцы прошли сквозь меня, не причинив ничего. Ничего, что сказало бы мне, что до меня дотронулся призрак.

— Ты умер?

— Вполне возможно, — кивнул Скорпиус.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — вскинул брови я.

— Выхода нет только из гроба, так что… — хотел было сфилософствовать Скорпиус, но задумался. — Неудачная фраза.

— Почему я вижу тебя? — поинтересовался я.

Скорпиус пожал плечами.

— Я с ума схожу?

Снова пожал плечами.

— Где гарантия, что ты не плод моего воображения? Алкогольный воображаемый друг? — не унимался я, хотя, знал, что и при жизни Скорпиус на такие сложные вопросы никогда бы не ответил.

— А вот она, твоя гарантия, — шепнул Скорпиус, кивком головы указав куда-то влево.

Я обернулся и, прижавшись к гробу, осмотрел толпу, пытаясь понять, что хотел показать мне Скорпиус.

Казалось бы, это — искать иглу в стоге сена.

Но моя «игла» нашлась моментально.

Там, на расстоянии от своих родителей, у чьего-то надгробия, замер Луи, чьи рыжие волосы были своего рода опознавательным знаком, и смотрел в ту сторону, где сидел Скорпиус.

— Нет, — прошептал я.

Скорпиус усмехнулся и, вскочив на ноги, прошелся из стороны в сторону. Луи проводил каждый его шаг поворотом головы.

Я только хотел было что-то сказать (или добежать до кузена и поговорить, не помню), как незнакомый никому, даже кажется, Малфоям, коротышка с бородкой, одетый в расшитую сверкающими нитями мантию, взгромоздился на помост и, дождавшись тишины, раскрыл папку с речью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза