Ученик архитектора

Джахан принялся за пахлаву. Давуд же делился с ним своими заботами. Из-за бунтов и мятежей, которые постоянно вспыхивают в долинах Анатолии, доставлять оттуда строительные материалы становится все труднее. Величественных мечетей более не строят, ибо казна не располагает для этого средствами. Время, когда городское строительство процветало, осталось в прошлом. В отсутствие военных трофеев ни один правитель не может себе позволить тратить деньги на возведение грандиозных зданий. Лишь победоносная война способна возродить архитектуру, которая ныне хиреет и чахнет.

– Наш учитель умер вовремя, – задумчиво изрек Давуд. – Доживи он до наших дней, ему было бы тягостно видеть то, что творится вокруг.

Небо за окнами окрасилось багровыми оттенками заката. Давуд и Джахан продолжали беседовать, обсуждая, на кого из рабочих можно положиться, а кого лучше не подпускать к строительной площадке. То была дружеская беседа, непринужденная и легкая, как хоровод пылинок, пляшущих в солнечных лучах.

Разговор их прервал посыльный, доставивший письмо – судя по всему, чрезвычайно срочное. Давуд, торопясь написать ответ, уселся за стол, у которого по-прежнему несли караул его неподвижные ученики. Джахан, решив, что главному придворному строителю сейчас не до него, поднялся.

– Останься, – бросил Давуд, не поднимая глаз от письма. – Поужинаем вместе.

– Не хочу отнимать у тебя время.

– Останься, – настаивал Давуд.

И Джахану пришлось повиноваться. Он подошел к окну и уставился вдаль, на рыбачью лодку, уносимую течением все дальше и дальше от берега. Потом взгляд его скользнул по книжным полкам в углу комнаты. Приблизившись к ним, он с удовольствием вдыхал аромат древности, запахи бумаги, чернил и пергамента и поглаживал пальцами корешки книг. Тут было много его старых знакомых. Вот сочинение христианского богослова Мартина Лютера, озаглавленное «О войне против турок». А вот «Книга, именуемая Правитель» англичанина Томаса Элиота – трактат по этике, посвященный воспитанию дворянина, чье предназначение заключается в службе государю. Рядом стояли книги из библиотеки венгерского короля Матьяша I Корвина. Среди переплетенных в кожу томов, толстых и тонких, Джахану попалась «La Divina Commedia» Данте – книга, которую в свое время подарил ему книготорговец Симеон. Он прочел ее множество раз, а затем отдал учителю. Дрожащими руками Джахан снял книгу с полки, ощущая ее знакомую тяжесть, открыл и пробежал глазами несколько страниц. Вне всякого сомнения, это был именно его экземпляр. Теперь книга принадлежала Давуду, как и вся библиотека покойного Синана.

Слуга, неслышно ступая по ковру, зажег свечи в канделябре. По стене заметалась тень Джахана, длинная, беспокойная. Поставив на место «La Divina Commedia», он вытащил и подержал в руках «De architectura» Витрувия, книгу, прибывшую в Стамбул из далекой Буды. Неожиданно он заметил за книгами какой-то измятый свиток. Развернув его, Джахан моментально понял, что это чертежи и планы мечети Селимие. Рассматривая их, он восхищался величием архитектурного замысла Синана еще сильнее, чем прежде. На чертежах он увидел пометки, явно сделанные более светлыми чернилами. Кто-то внес в проект изменения уже после того, как он был закончен. Наверное, это сделал сам учитель, решил Джахан. Но какая причина заставила Синана вернуться к этим чертежам? На нижней кромке пергамента Джахан различил дату – 18 апреля 1573 года. Но напрасно он пытался вспомнить, чем они были заняты в это время, – события той давней поры стерлись из его памяти. Наконец Давуд закончил писать, поднялся и начал отдавать слугам распоряжения насчет ужина. Джахан поспешно водворил свиток на место и отошел от книжных полок.

На ужин подали холодный суп из кислого молока, ягненка с рисом, каплунов, тушенных в щавелевом соусе, фазанов, сваренных в говяжьем бульоне, пирог с бараниной и еще какое-то не известное Джахану мясо, которое лежало на большой овальной тарелке.

– Попробуй вот это! Такое едят только на небесах! – воскликнул Давуд, хотя хозяину и не пристало расхваливать собственное угощение.

– А что это такое? – спросил Джахан, хотя гостю и не пристало интересоваться, чем его угощают.

– Мясо оленя, которого убили на охоте не далее как нынешним утром.

Внутренности Джахана болезненно сжались: он вспомнил тот давний памятный день, когда дерзнул заговорить с султаном Сулейманом на охоте. Однако, не желая быть невежливым, он заставил себя проглотить кусочек.

– Тает во рту, как сахар, – продолжал Давуд. – Я заметил: чем быстрее животное умирает, тем вкуснее его мясо. Страх отравляет вкус.

Джахан старательно работал челюстями, ощущая во рту лишь горечь.

– Я и не знал, что ты стал охотником, – сказал он, наконец прожевав оленину.

Давуд, заметив, что гостю деликатес явно не пришелся по вкусу, отодвинул от него тарелку.

– Нет, я не имею времени ездить на охоту, – покачал он головой. – И, честно говоря, подобная забава мне вовсе не по сердцу.