Ученик пекаря

Скоро и Баралис вступит в прибыльное сообщество северо-востока. Королева, проиграв ему пари, будет вынуждена согласиться на брак. Едва ли она будет возражать — этот союз сулит Харвеллу честь и славу, а что еще важнее — обращает опасного соперника в ценного сторонника. Если королева и воспротивится, то единственно из ненависти к Баралису и нежелания следовать его совету.

Ничего, у него есть на руках пара козырей, с помощью которых он склонит ее к согласию. Баралис пошарил в ящике стола. Вот он, этот портрет... миниатюра величиной с монету. Портрет молодой девушки, столь прекрасной, что Баралис не мог не любоваться ею: пышные золотые локоны, мраморное чело, безупречно гладкие щеки и восхитительно маленький, но пухлый розовый рот — воплощение невинности! Это было изображение дочери герцога Бренского, Катерины.

Стоит королеве только взглянуть на этот портрет, и она не сможет противиться. Красота девушки заставит ее умолкнуть — кого оставит равнодушным это ангельское лицо? Королева может усомниться в сходстве — известно, что портретисты склонны льстить своим моделям, — но у Баралиса имеется письмо от герцога, где тот клянется своей честью, что этот портрет — истинное подобие его дочери.

Баралис, в свою очередь, отправил в Брен портрет Кайлока. Единственная вольность, которую позволил себе живописец, была улыбка, изображенная на лице принца. Из ответного письма герцога явствовало, что Катерина нашла принца весьма привлекательным.

Баралис решил, что нынче же напишет герцогу, заверив его, что вопрос с помолвкой будет улажен в течение месяца. Письмо он отправит с быстрым гонцом, но даже в этом случае оно прибудет в Брен не ранее чем через три недели.

Вошедший Кроп отвлек его от размышлений.

— Чего тебе?

— Вам лучше, хозяин?

— Мне некогда вести с тобой светские беседы, Кроп, — меня ждут дела. Говори, что хотел сказать, и убирайся.

— Я был в городской таверне и говорил там с наемниками. Они сказали, что сперва хотят поглядеть, какого цвета ваши деньги.

— Понятно — от этой породы иного ожидать не приходится. Я встречусь с ними завтра у входа в убежище — договорись об этом.

— Да, ваша милость. И еще...

— Да?

— Вы просили меня узнать... — Кроп замялся в поисках нужного слова.

— С которой из шлюх спит теперь Мейбор, — выручил его Баралис. — Так что же?

— Я вышел за ним в сад и видел, как он беседует с дамой.

— Принимая во внимание вкусы Мейбора, я полагаю, что ты выражаешься слишком изящно.

— И эта дама, — продолжал не понимавший шуток Кроп, — обещала прийти к нему как стемнеет.

— Сегодня? — Кроп кивнул. — Ты уверен? — Кроп кивнул снова. — Кто эта женщина?

— Ее зовут Лилли, и она служит горничной у госпожи Гел... — Кроп запнулся, силясь выговорить трудное имя.

— Геллиарны. Я знаю эту горничную. Вострушка постоянно строит мне глазки. — Баралис поразмыслил. Он отучит Мейбора обнажать меч в его присутствии — а опыт говорит ему, что наглядные уроки усваиваются лучше всего. — Теперь подумай хорошенько, Кроп. Лорд Мейбор сказал, что будет ждать ее у себя?

— Нет, ваша милость, он велел ей дожидаться его.

— Прекрасно. Теперь слушай, что тебе надо сделать. Ты ведь знаешь, как пройти к Мейбору по тайному коридору?

— Да, ваша милость.

— Хорошо. Будь там, когда девушка придет. Проверь, нет ли поблизости Мейбора...

* * *

Тавалиск совершал обряд, благословляя море у берегов Рорна. Каждый год сосуд воды из залива с великими почестями доставлялся во дворец, где на воду при посредстве архиепископа нисходил святой дух. Освященная вода возвращалась в темные волны залива.

Обряд освящения морской воды существовал в Рорне уже несколько столетий. Здесь верили, что святая вода усмиряет море и обеспечивает богатый улов. Тавалиск, хотя и сомневался в этом, в качестве архиепископа был обязан совершать и этот обряд, и многие другие.

Счастье сопутствовало ему. С тех пор как он стал архиепископом, Рорн вступил в долгий период благоденствия. Чужие бедствия, такие, как чума в Марльсе или разорение Силбура, только обогащали Рорн. Человеку, желавшему сохранить свои деньги, советовали поместить их в Рорне — Рорн был самым устойчивым и процветающим городом юга, прибежищем богачей.

Естественно, что Тавалиску как архиепископу приписывались немалые заслуги в достижении такого благополучия. Он благословлял воды, он благословлял торговые суда, он благословлял всех — от ростовщиков до чистильщиков рыбы.

Народ любил Тавалиска, и народная благодарность не знала границ. Особенно нравился Тавалиску один обычай. Если у купца, каким бы видом торговли он ни занимался, выдавался удачный год, он, помимо уплаты обычных налогов, делал щедрое пожертвование церкви. Из этих пожертвований складывалась так называемая архиепископская казна — она и в самом деле была чисто архиепископской. Самое смешное, что люди, вечно плакавшиеся на тяжесть налогов, охотно жертвовали в архиепископскую казну. Они верили, что этим обеспечат себе удачу и на будущий год.

Благословив воду, Тавалиск поклонился причту и удалился. Ему не терпелось вернуться в свои покои, чтобы заново перечесть интересующее его пророчество Марода.