Ученик убийцы [издание 2010 г.]

Я так растерялся и смутился, что стал действовать инстинктивно. Я прощупал ее сознание, обнаружил, что она нервничает, и был удивлен этим. Мыслями и голосом я попытался успокоить ее страх.

— Я Новичок, — поспешно выпалил я.

Глаза ее удивленно расширились, а потом она рассмеялась над тем, что восприняла как шутку. Барьер между нами лопнул как мыльный пузырь, и внезапно я увидел Молли такой, какой она была раньше. Между нами вновь была та же теплота, которая больше всего напоминала мне о Востроносе. Неловкость исчезла.

Вокруг дерущихся женщин собралась толпа, но мы оставили ее позади и пошли вниз по улице. Я похвалил наряд Молли, и она спокойно сообщила мне, что носит юбки уже несколько месяцев и предпочитает их брюкам. Эта принадлежала ее матери; ей сказали, что теперь нигде не найти такой хорошей шерсти и такого прекрасного ярко-красного оттенка. Она одобрила мою одежду, и я внезапно понял, что в ее глазах изменился не меньше, чем она в моих. На мне была моя лучшая рубашка, мои штаны были выстираны всего несколько дней назад, а сапоги были такими же добротными, как у любого солдата, хотя Баррич и твердил, что я очень скоро из них вырасту. Молли спросила, что я делаю, и я сказал, что пришел по поручению писца из замка. Я сказал ей также, что ему нужны две восковые свечи, это было чистейшей выдумкой, но зато позволило мне идти рядом с ней по опустевшим улицам.

Наши локти дружески соприкасались, а Молли весело болтала. У нее на руке тоже была корзина — она сказала, что там лежат несколько пакетов и связки трав для ароматизации свечей. По мнению Молли, пчелиный воск впитывал запахи гораздо лучше, чем сало. Она делала лучшие благовонные свечи в Баккипе; это признавали даже два других свечника. «Вот эту понюхай, эту. Правда, замечательно?» Это была лаванда. Любимый запах ее матери и самой Молли. Это фруктовый сок, а это пчелиный бальзам. А тут молотильный корень, она его не любит, нет, но некоторые говорят, что из него выходят хорошие свечи, чтобы разгонять головную боль и зимнее уныние. Мэвис Тредснип сказал ей, что мать Молли смешивала его с другими травами и делала замечательные свечи, такие, которые могли успокоить даже младенчика с коликами. Так что Молли решила попробовать, поэкспериментировать и посмотреть, не удастся ли ей найти нужные травы и воспроизвести рецепт матери. Ее спокойная гордость своими познаниями и мастерством вызвала во мне жгучее желание хоть как-то поднять себя в ее глазах.

— Я знаю молотильный корень, — вспомнил я. — Некоторые делают из него мазь для больных плеч и спины. Вот почему он так называется. Но если сделать из него тинктуру и смешать с вином, это не будет иметь никакого вкуса и заставит взрослого человека проспать весь день, всю ночь и потом еще один день, а ребенка убьет во сне. — По мере того как я говорил, глаза Молли расширялись, а при последних словах на ее лице отразился ужас. Я замолчал и снова почувствовал сильную неловкость.

— Откуда ты знаешь… такие вещи? — спросила она, задыхаясь.

— Я… я слышал, как старая бродячая акушерка разговаривала с нашей акушеркой в замке, — импровизировал я. — Это была… грустная история, которую она рассказывала. О том, как раненому человеку хотели помочь заснуть, а его ребенок тоже отпил немного. Очень, очень грустная история.

Ее лицо смягчилось, и я почувствовал, что она снова потеплела ко мне.

— Говорю это тебе только для того, чтобы ты была осторожнее с этим корнем. Не оставляй его где попало, чтобы его случайно не нашел ребенок.

— Спасибо. Не буду. Ты изучаешь корни и травы? Я не знала, что писаря могут интересовать такие вещи.

Внезапно я понял, что она считает меня помощником писаря. Никаких причин ее разубеждать не было.

— Федврен чего только не использует для красок и чернил. Некоторые копии он делает очень простыми, но зато другие разукрашены птицами, кошками, черепахами и рыбами. Он давал мне посмотреть травник, где показано, как рисовать в обрамлении страницы зелень и цветы каждого растения.

— Это я бы очень хотела увидеть, — сказала Молли искренне, и мне тут же захотелось стащить этот травник и показать ей.

— Может быть, я смогу достать тебе копию почитать. Не насовсем, а только чтобы полистать несколько дней, — предложил я нерешительно.

Молли засмеялась, но в ее смехе было легкое раздражение:

— Как будто бы я умею читать! О, но я думаю, что ты-то подобрал пару букв, бегая по поручениям писаря.

— Подобрал, — сказал я и показал ей свой список и признался, что могу прочитать в нем все семь слов.

К моему удивлению, в глазах Молли мелькнула зависть.

Вдруг Молли сбавила шаг, между нами возникла какая-то неловкость, и я понял, что мы подходим к свечной мастерской. Я подумал, по-прежнему ли отец бьет ее, но не посмел спросить об этом. По крайней мере, на лице Молли не было никаких следов побоев. Мы подошли к дверям мастерской и остановились. Молли внезапно пришла к какому-то решению, потому что положила руку на мой рукав, набрала в грудь воздуха и спросила:

— Как думаешь, ты сможешь прочитать для меня кое-что? Ну, хотя бы что удастся разобрать.

— Попробую.