- Кто ни приходит, всем Красную подавай. Журналисты, что ль? Сенсации вам тут не будет. Годков-то сколько ей, сам посчитай. Да померла Червонка той зимой, акурат как минское «Динамо» в чемпионы вышло. За общежитием ей обелиски установлены: от благодарных читателей, потом - от благородных писателей и ещё этих… благополучных издателей. Сходите, полюбуйтесь сами: по красной шапочке на обелиск стандартный вышло, со всем уважением к усопшей.
- Но я в окне сам лицезрел в головном уборе красном гражданина, если не гражданку, - настаиваю я.
Не может быть, те показалось, - она рукою повела, все возраженья отметая.
- Ничуть! ВО ЛЖИ НЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА.
Призадумалась, рукам не позволяя передышки, затем обеими всплеснула:
- Твоя правда, так то ж Дед Морозоносец. Проездом возвращался с праздников и загостил. Я намекала - де, пора за дело браться, так оне на перегаре говорят - ты нам не указ.
В нас троих, практически в упор, ударила шрапнель: шампанского запасы свободу обретали способом известным. «С Новым Годом!» - кричали справа. «Горько! - надрывались слева, дружно принялись считать: - Тысяча… девятьсот девяносто девять… девятьсот девяносто восемь…»
Сообразил я первым, очевидно: «Жениха пора спасать».
Евгений указал себе за спину молча. Там, вдоль окон, с отрешённым взглядом брёл тощий музыкант со скрипочкой волшебно-малой, юноша совсем. Платье обветшало, ноги босы - столь неприветливы дороги, шалы и прохладны росы.
- Где тебя носит? Гости в сборе, а прохлаждается жених, - едва не выбросилась из окна вызывающе накрашенная дива - то ли мать невесты, то ль сама виновница застолья.
- Какие гости? Маринку я ищу. Это общежитие Минпротивопехотземводтранснедостоя?
- Хватит придуриваться! Сам на Маринку полюбуйся, до чего шикарна в свадебном наряде!
Если бы я мог видеть…
- Я сейчас, никуда не уходи.
Учителя за локоть тронул я, он головой мотнул: «Мы вмешиваться не должны, игра по здешним правилам идёт».
- Парень пропадёт! Он слеп, тем более! Сейчас мегера эта заключит в клеть птаху вольную.
- Слеп не только физически, неземного счастья эта птаха восхотела, ни разу к небесам не обратяся. Здесь и сейчас - иного не преемлет.
- Разве не жестоко? Когда-нибудь и он, как в сказке пригодится.
- Идущий напролом, не признающий компромисса - вряд ли. Наказан ослепленьем, но тот же путь штурмует.
- Разве это плохо?
- Президентом побывать желают миллионы, становится один. - И варежку в окно швыряет мой приятель ловко.
Отдыхающим граната меньше беспокойства причиняет; набор стандартных обвинений, что услыхали мы, рассчитан на поражение сердец: «Поматросил - бросил кризиса мирового накануне?» - «Обольстительная, не затевай: в сериале новом сниматься я не стану!» - Напялив рукавицу тут же, будто очнулся белобородый ловелас. По всему видать, нулевые показатели в квартале настроили его на ударный лад. На крылечке Дед Морозоносец мимоходом учителю пожимает руки: «Евгений, я должник твой. И ты, Андрюшенька, перенимай, худому не научит. Синдбадский помнит всё!»
Лишь удалился повелитель северных стихий, вахтёрша навострила уши:
- О чём шушукаетесь, господа?
- Подобное притягивает подобное, вот о чём. - Произнося слова сии, учитель знаком дал понять: тем, кто жаждет быть услышан, не препятствуй.
- Ой, верно, - молвила она, - вот у меня с мужем… - И посыпались, как из прохудившегося кармана, сплошные неприятности, что впрочем не повредило нам вести свою беседу.
- Они тут мастера великие замылить глаз, - продолжал Евгений. - Вот и ты под чары угодил, как музыкант, как ещё вон тот бродяга. Все видят заготовку первую: на сцене - общежитие, красотка в каждом из окон, вахтёр на месте. Так?
- Разве иначе?
- Внимательней смотри. Стоит произнести словечко, какому соответствуют они, и чары испарятся. «Баба Яга и присные ея, разоблачайсь!»
Точно по голове хватили. Вахтёрша обратилась в жирную лягушку, в лапах со штатным камышом, общежитие - в избушку с перекошенным окном.
- Курьи ножки где? - упорствовал я от обиды.
- На «макси» мода повернула, из травы не видно.
И двор-то усеян был свеженькими стрелами; скольких женихов приведут ещё сюда тропинки очумелыми.
- Переночевать пустите, люди добрые, - заголосил бродяга. Вахтёрша-жаба переключилась на него. Я немо руку протянул, но эхом прозвучало в голове: «Подобное притягивает подобное».
- Настоящий человек семью оставил, она ему в обузу стала. - Евгений-свет Васильевич увлекал меня сойти с крыльца. - Решил пожить он в удовольствие своё - не одевать-кормить ораву; сюда таких приводит желанье это неизбежно.
- Пойдём отсюда!
- Я думаю, достаточно. Хочу чтоб ты запомнил: ЗА ФЛАГАМИ И СВЕЖЕЙ КРАСКОЙ ЧАСТЕНЬКО СКРЫТО ИСТИННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ.
О клумбу спотыкаюсь. Крапива? За редкие цветы её я было принял. И не оглядываясь, я знал, что всё тускнеет, оплывает и трещит по швам… Перевёл дух лишь за вратами и избавиться не мог от ощущения никак, будто пострадавшим стал при ограблении.
Евгений Васильевич заглянул, казалось, во глубь самих зрачков.
- А ты как думал? Вахтёрша прихватила б жизненных ампер и больше, не вмешайся я.