… пританцовывая, Иван Иванович отправился «работать с документами».
ХХХ
«Сон на 29 июня. Я должен убить себя, дав укусить змее. Это очень похоже на жертвоприношение. Мой предшественник заходит в комнату и умирает, упав как боксер после неожиданного нокаута, лицом в пол. Я уже готов принять смерть, но, напуганный — даже так, завороженный — отказываюсь принести себя в жертву. Чувствую невероятное облегчение. Не из-за того, что гибель миновала, а потому, что
Ночь на 1 июля. Проспал интересный сон (что-то про другую эпоху). Вообще, мне часто снятся такие сны. А вот Насте снятся брошенные дома, пустые квартиры. Думаю, это из-за того, что у нас долго не было своего дома. Увы, его нет у нас и сейчас — ведь этот дворец принадлежит России. Настя рассказывала мне про сон, как будто нашла какое-то кладбище, а там среди могил была и её, с именем и годами (конечно, она не запомнила года). Жена говорила, что встала возле могилы и кричала, что вот она, я жива. Мое сердце сжалось, когда она все это рассказывала, все-таки, она натерпелась со мной (но и я с ней!). Лорченкаев говорил, что все писатели равнодушные люди. И я, раз пишу этот дневник, тоже писатель.
7 августа. В поисках кое каких решений по «Окситанскому вопросу», прочитал быстро биографию Алиеноры Аквитанской, в виде исключения на русском (Её Величество очень популярна сейчас, только в моей библиотеке — около 30 биографий) и наткнулся на эпизод, который заставил меня задуматься о современности. Это паломничество Алиеноры с её первым супругом, королем Франции, Людовиком, в Святую Землю. Сейчас оно известно как Крестовый поход, но формально это не совсем точно. Неважно, важно, что я снова вспомнил этот эпизод — когда в ущелье из-за хулиганства и бравады алиенорыных окситанцев вся армия оказалась на грани гибели. И вот Людовик, тихоня, подтягивается на ветвях деревьев на высокий выступ, прижимается спиной к скале и с маленьким щитом и мечом лично отбивается от сарацин около часа. Потом темнеет, неверные уходят (они не знают, кто перед ними). Уф, спасены.
… Кто из нынешних руководителей государств, подумал я, способен на такое? Способен ли на это я? Когда все это началось, не в 20 ли веке? Могу ли я представить пенсионерку канцлера-муфтийку Меркель, которая отправилась в Сирию, и приняла там то ли гибель, то ли плен и вечную неизвестность, как Ида Австрийская? Болтуна и ничтожество Макарон-Ротатуя, который час отбивается от толпы разъяренных евротурок, подтянувшись на дереве, как Людовик? Старого pedo Путин-4646аР— трубящим в рог в Ронсевале или идущим в атаку, как юный Наполеон, того самого Путина А-464аЗ, которого не обossal когда-то только ленивый, и который, сидя в бункере, писал какие-то письма? Представить какое-нибудь из европейских ничтожеств — я даже имен их не знаю — которое гибнет, как брат короля, ворвавшись в египетский дом в запале атаки, и оторвавшись от своих? Могу я представить в роли Цезаря безобидного pissdobol-а Камила Трамабама, трансгендера из уничтоженных ядерными вихрями США?
Как мы дошли до того, что нами правят ничтожества, без исключений, мизерабли, которым даже до опереточного Чаушеску и его жены Елены, отказавшейся отойти от супруга в момент расстрела — как до Луны. Как мы докатились до этого? Что тому причиной? Не мы ли сами? Не страсть ли это человеческого роя к усреднению, анонимного безымянного коллектива, который сбивает все маки, которые возвышаются над остальными, выбирая себе послушных исполнителей. Клоунов и паяцев, болтунов, ничтожных, но зато неспособных подтянуться на ветвях дерева и попробовать сыграть свою игру.
О, Господи,
Не дай Бог мне оказаться таким же.
Править, полагаясь на совесть.
Сейчас читаю книгу о Варфоломеевской ночи”.
ХХХ