Учеръьёсы Сугона

… откинувшись на подушки, Иван Иванович счастливо глядел в потолок. Голова его после работы с документами была пуста, как Царь-Колокол, чей язык отвезли на ремонтные работы в литейную мастерскую в Архангельске. Сверху крутились лопасти вентилятора, нагонявшего в палату свежий ветерок и приятные воспоминания о трущобинской весне (ведь было и хорошее!). На груди Ивана Ивановича покоилась прекрасная головка Алевтины, которая только что исполнила то, что цинично называла «соло на царской флейте». Финальные аккорды этого соло оказались так хороши, что Иван Иванович вспомнил со стыдом, что ничего во время них не помнил. Но в этом - прелесть Алевтины. С ней время останавливается. Иван Иванович понимал, что происходящее не хорошо, но утешал себя тем, что любой рабочий роман укрепляет брак. К тому же, это так естественно и по-человечески, утверждали французские философы и литераторы, к чтению которых Его величество пристрастился.

Ему и в самом деле казалось, что роман с Алевтиной — нисколько не убавляющий его пылкости в постели Настеньки — лишь дополняет и обогащает его личность и семейные отношения. Лишним подтверждением этого стала страсть к стихотворчеству, которому Иван Иванови порой предавался, после встреч с Алевтиной.

Так, он даже написал стих об игре на флейте...

Это стоило отрефлексировать, вдруг понял он. Отношения с Алевтиной дают толчок его поэтическому творчеству, с Настей — размышлениям в стиле Монтеня... Как огонь и вода, две эти женщины, смешиваясь в душе Ивана, производили пар, так необходимый для приведения в движение мотора его деятельности. Жаль, нельзя жениться на обеих, подумало он. Погладил голову Алевтины.

● Ты меня любишь, - спросила она.

● Мм-м-м, - блаженно утвердительно промычал Иван Иванович.

● Любишь, - уверенно сказала Алевтина.

● Люблю, - сказал Иван Иванович.

● Разве можно любить двух человек сразу, - спросила Алевтина.

● Конечно, - сказал Иван.

● Можно даже больше, - сказал он, и осекся, потому что это утверждение можно было принять за намек на неразборчивость Алевтины в связях.

К счастью, Алевтина ничего такого не решила.

● Знаю, что любишь, - сказала она.

● Но не из-за того, что ты так говоришь, грязный ты развратник, - сказала она и счастливо рассмеялась.

● Отчего же, - спросил в полудреме Иван.

● Да ты все мне прощаешь, - сказала Алевтина.

● М-м-м, - сказал Иван.

Алевтина села, и, судя по загоревшимся глазам, настроенная поговорить. Иван никогда не понимал этой страсти женщин говорить после соития, но знал, что это универсальное, и лучше потерпеть сейчас. С легким вздохом и улыбкой Иван открыл глаза. Улыбнулся. Алевтина уселась на него, и, весело тормоша, стала перечислять.

● Калинкова проebalas с Силезией, но ты её простил, - сказала она.

● Аля, милая, - поморщился Иван, - ну что ты ругаешься, как советская evreiка.

● Ах ты ep te, - рассмеялась Алевтина. - Давно ли Его Величество матом у нас разговаривал, пока в Москве в подполье прятался...

● … улыбнулся Иван.

● Ты пойми, - сказал он, - главное требование философии к человеку, это умение соответствовать месту и времени. Платон, которого цитирует Лорченкаев, утверждал, что если мудрец пришел на пир с молодежью, ему надо пить вино и болтать о бабах....

● Опять заладил со своим Лорченкаевым, - сказала Алевтина.

● О, Лорченкаев был такой... Он был... ну знаешь, такой, - сказал Иван и улыбнулся.

Ему всегда легкого и хорошо было говорить о Лорченкаеве. Увы, Алевтина от этого начинала скучать. Впрочем, недолго.

● С кинофестивалем ты мне proeb простил, - продолжила перечислять она.

● Ээээ с каким, - сказал Иван.

● Сам даже не знаешь, - восторженно взвизгнула Алевтина и принялась облизывать Ивану Ивановичу шею.

● Оооо, - сказал он.

● А то, - сказала она, и заворочала языком еще быстрее.

Потом отстранилась.

● Григоренку с Шубой ты простил? Простил, - сказала она.

● Это кто еще, - сказал Иван, сожалея о приступе говорливости подруги.

● Это которых я с Сеславой и Костючухой по старому Министерству кривды знала, - призналась Алевтина. - Ну и наняла опять, чтобы, значить, присматривать. Ведь если гадина под рукой...

● … ты ее контролируешь, - закончил за Алевтину скептически Иван, не разделявший приверженности Али маккиавеллиевским ценностям.

● Они ведь, педерасты, что по старой памяти замутили, - рассказывала Аля, сбиваясь по старой памяти на рашнидиш, изобилующий матом, - выбили у меня, значит, грант на 200 млн целковых золотом на книгу «Гордость России»...

● Ну, - сказал Иван.

● Ну и издали, да только книга пустая, - хохотнула Алевтина. - Двести страниц пустые.

● … - поднял брови Иван Иванович.

● Так они и протест подчеркнули... невнятно акцентуированный, в рамках парадигмы молчаливого неодобрения, и, заодно, на авторе сэкономили. Когда текста нет, за него платить не надо же, - сказала Алевтина.

● Хм, не знал, - подивился Иван Иванович находчивости, как их называла Алевтина, педерастов.

● А я думала знал, да простил... Ради меня... - прильнула Алевтина к Его Величеству.

● Ради тебя все прощу, - сказал размякший Иван Иванович. - Только...