Учеръьёсы Сугона

● После Второй Мировой войны во французской тюрьме Клерво ждали своей казни двое осужденных Республикой коллаборационистов, Пьер-Антуан Кусто, старший брат знаменитого океанографа, кстати, и выдающийся писатель Люсьен Рёбате. В ожидании смерти, а после и пожизненного тюремного заключения, которым их помиловали, эти двое написали кни...

● … - поднял руку со скучающим видом Лорченкаев, но Борода не позволил себя перебить.

● Книгу, которую назвали «Диалог «побежденных», потому что вовсе не считали себя побежденными, - сказал Борода.

● Да знаю, сам же и переводи... - сказал Лорченкаев, но вот его Борода перебил.

● Знаю, что переводил и позволю себе напомнить. В главе четвертой этой блестящей, умной, несправедливой, но такой гениальной книги, двое язвительных французов, с которыми я делил каме...

● Да с кем ты её только не делил, - сказал Лорченкаев и вдруг рявкнул — Вино верни! Верни вино, придурок, совсем заигрался!

Борода примиряюще поднял руку. Вино появилось. Лорченкаев налил и выпил, но видно было, что пьет он уже не ради удовольствия, а чтобы перебить вкус чего-то неприятного. Руки у философа дрожали.

● … на здоровье, - сказал с издевательской улыбкой Борода.

● В четвертой главе этой замечательной книги, - продолжил он, - Рёбате и Кусто-старший рассуждают о политическом убийстве, классифицируя его на массовые и индивидуальные, приходят к выводу...

● … - молча пил Лорченкаев.

● … что индивидуальное политическое убийство, осуществленное точечно, намного более гуманно и милосердно коллективной бойни, которые так любят устраивать гуманисты, - продолжил Борода, с отвращением подчеркнув слово «гуманисты» голосом.

● Это, кстати, перекликается с мнением Маккиавелли, - напомнил он, - да и с общепринятой еще в Византией, и позже принятой османами, формулой, которая гласит, что лу...

● … - начал протестующе поднимать Лорченкаев руку, но Борода явно выходил из себя.

● … Что лучше убить парочку невинных братьев и детей, чем дать стране упасть в бездну, в которой пропадут десятки миллионов! - заорал он, вскочив, и уперев кулаки в стол.

● Доволен?! - заорал он.

● Ну и посмотри, посмотри blead, на свое толстовство, - орал он, на, почему-то Лорченкаева.

● Страна кровью умывается! Свои дети в расход пошли! Реки... реки крови! - орал он.

● И ведь было же, было уже все! - орал он.

● Ничему жизнь не учит?! Унтерменши blead! Прав был Адди! Чтоб вас! Кретины! Смотри, смотри на дело рук своих, - орал он.

● Одно маленькое, небольшое зло, и взамен — кучи, тонны, мириады blead тонн добра! - кричал он в ярости на Лорченкаева.

● Переделать все немедленно! - кричал Борода.

● Одно... - орал он.

● Одно дело... - орал он.

● Одно дело делаем! - орал он, набирая перед каждым словом воздух.

●  Да мы... Да... Как Бим и Бом! Как лед и пламя! Да мы же... - орал он.

● Да мы братья, братья с тобой, слышишь ты, манихей sratii! Так и религия твоя учит... - кричал он.

● Ведь я blead та сила что вечно желает зла творя доб... - захлебывался он криком.

● Мы братья! - орал он.

Лорченкаев отставил кувшин на стол.

Встал, и сказал, согнав улыбку с лица, отчего облик его странно посуровел.

● Не брат ты мне, гнида темножопая, - сказал он.

ХХХ

… Все смешалось в голове Ивана Ивановича. А когда он пришел в себя, то обнаружил этого себя в кресле в кабинете в Кремле. Тикали мерно часы, глядела в окна Россия, такая... своя. Родная.

Перед столом, навытяжку, стоял румын, глядя тревожно. На столе лежало донесение на 20 страниц, где Андрусяк убористым почерком докладывал о том, что в высшем чиновничестве страны организуется заговор, замешана в котором и Алевтина.

Нисколько не обвиняя её в участии, и объективно оценивая причины, толкнувшие Алевтину на контакты с заговорщиками — она не была уверена в том, что Иван оставит жить её сына от товарища Волка — Алевтина, как самка, защищающая потомство, бросилась в первый же просвет среди флажков. Что ничуть не меняло суть дела, почтительно добавлял румын. Донесение не оставляло сомнений в том, что необходимы срочные и точечные меры: ликвидация 30-40 человек и, конечно, сына Алевтины.

«Пока этот источник угрозы существует, ситуация остается нестабильной», - добавлял Андрусяк, добавляя к добавленному: «... сама логика политическая толкает г-жу Алевтину Русскую на создание соперничающей династии».

● Тут ничего личного, понятно же, - сказал румын, пожав плечами.

Это и в самом деле было понятно.

Иван Иванович понял, что ему сейчас нужно совершить самый важный поступок в жизни.

И поняв и это и то, как он поступит, Иван заплакал и, быстро, как палач повешенного, толкнул свою руку к бумаге и написал «Помиловать».

ХХХ